— Сколько хлопот я доставила, просто кошмар, — сказала Сайан. — Я не представляла, что он такой огромный и такой тяжелый. — Она робко посмотрела наверх, потому что коню предстоял еще длинный путь, и добавила: — Может, мне лучше отвезти его обратно в студию? Пусть лучше там стоит.
— Все у нас получится, — заявил Джордж с неподражаемой самоуверенностью. — Если мы не сможем протащить его по лестнице, то просто выставим оконную раму и поднимем его краном.
— Причем сделать это лучше после полуночи, — вставил Барни. — Тогда он просто влетит в окно.
Он усмехнулся Сайан, и она сказала:
— Нет, правда, он совершенно волшебный.
Фиона захихикала, а Джордж объявил:
— Операция «Подъем коня» начинается!
И она началась. Они обмотали коня веревками, и Барни, как мог, тянул его вверх, в то время как Джордж старался его приподнять, а обе девушки стояли рядом, подталкивали его, уговаривали коня и мужчин, выкрикивали предостережения и подбадривали. Они немного передохнули на площадке второго этажа, потом снова все вместе потащили лошадь наверх и наконец дотащили до последнего этажа.
Конь оказался очень послушным. Он нигде не застревал. На толщину волоса вписывался во все повороты и узкие места, и никто даже не стал его ругать, когда передняя часть качалки врезалась с размаху в стопку алюминиевых сковородок, и они разлетелись и со звоном рассыпались по всему полу. Последний рывок — и вот уже конь слегка покачивается на верхней площадке возле комнаты Сайан. Все встали вокруг него, немного взъерошенные, но гордые своим успехом.
— Знаете, — сказал Джордж, — мне даже понравилось. Давно уже я не поднимал лошадей по винтовой лестнице на третий этаж, давно. — Он хлопнул коня по задней ноге, и тот закачался быстрее. — Ах, хорошо. Славный коняга.
— Спасибо, — сказала Сайан. — Спасибо вам всем огромное.
Джордж с Фионой заторопились вниз по лестнице. Они уже на пять минут запаздывали с открытием лавки.
— Придется тебе остаться здесь жить навсегда, — говорила Фиона, спускаясь по лестнице. — Мы не сможем повторить этот подвиг и спустить лошадку вниз.
— Ну, давай, — сказал Барни. — Надо его перенести за порог.
Сайан открыла дверь и стала тянуть коня внутрь.
— Пришлось его срочно перенести сюда, я боялась, что ты передумаешь, если я не заберу его из салона, — сказала она. — Но теперь ты уже точно не сможешь его забрать. Теперь он дома.
— Дома, в тепле и безопасности, — сказал Барни. — И он смотрится неправдоподобно красиво на фоне этих жестяных подносов.
— Ну разве он не прелесть? Он просто чудо как хорош! Прости, что пришлось насильно оторвать тебя от работы, но дело было неотложное, больше такого не повторится.
— Хочется на это надеяться, — сказал Барни. Он повернулся и пошел в комнату Нелли.
— Кстати, а где будет встреча с мистером Эннерманом? — спросила Сайан.
— Здесь, часов в восемь.
И штора с шорохом закрылась за Барни. Она снова крикнула ему вслед: «Спасибо!» — и погладила коня еще раз, прежде чем бежать назад в салон.
Лэнгли уже успел продать Вайтингтонам французскую скамеечку для ног, кубок и два рубиновых стекла. К тому времени, когда Сайан вернулась, они уже ушли, и Лэнгли выглядывал ее в окошко.
— Ну как там? — спросил он. — Справилась? Все в порядке?
— Превосходно. Мне все помогали — Джордж, и Фиона, и Барни.
— Как? Барни? — Его первой автоматической реакцией была тревога. — Но Барни нельзя поднимать тяжести. Врач же сказал…
— Нас там было четверо, — сказала Сайан. — С ним все в порядке. Да, мистер Эннерман будет в лавке часам к восьми, если ты хочешь присутствовать при нашей встрече.
— Хочу. — В этом Лэнгли был Непреклонен.
Они сидели у Сайан с половины восьмого, неторопливо пили чай, ждали Эннермана, разговаривали об аукционе и обсуждали дела в салоне. Барни был по-прежнему в комнате Нелл. Порой они слышали стук его машинки, иногда — низкий тихий звук его голоса.
— Не могу понять, почему ему нужно работать непременно здесь, — сказал Лэнгли.
— Но он же здесь сидит не все время. Фиона говорит, что он довольно часто выходит.
— Домой он не приходит, — тихо сказал Лэнгли.
Он прислушался к голосу брата, стараясь расслышать слова, но разобрать ничего было невозможно; Сайан могла бы ему сразу это сказать. Занавеска была очень плотная, и говорящий был слишком далеко в глубине другой комнаты.
Глядя на Лэнгли, Сайан опять пожалела, уже в который раз, что вся эта история с соседними комнатами вообще началась. Она подумала о том, стоит ли ей идти встречать мистера Эннермана к двери. Она чувствовала, что Лэнгли будет неприятно любое проявление чрезмерного энтузиазма с ее стороны. Поэтому она оставалась на месте, сидя на диване, пока Барни сам наконец не открыл дверь и не вошел к ним в комнату. За ним следовал человек, который практически закрыл собой весь дверной проем, и только тогда Сайан поднялась и сказала:
— Добрый вечер.
Джосс Эннерман был ростом под два метра, непристойно толстый, с лицом разочарованного во всем херувима. Когда он улыбнулся, его утомленность жизнью отступила на задний план и херувим повеселел. Сайан сказала:
— Прошу садиться, — и он опустился в одно из плетеных кресел, которое тревожно скрипнуло под ним.
Лэнгли сидел в другом кресле, а Барни устроился в углу дивана. Сайан собиралась предложить чаю, с запозданием догадавшись, что надо было заготовить заранее что-нибудь покрепче, но Джосс Эннерман не стал терять времени на светские условности:
— Барни говорит, вы только недавно начали лепить. Чем вы занимались до этого?
В тоне его слышалось обвинение, словно она растратила впустую годы своей юности, и она даже рассмеялась бы в ответ, если бы он был чуть менее огромным и важным. Так что она только могла слабо вымолвить:
— Просто зарабатывала себе на жизнь.
Он отмахнулся от этого, как от совершенно несерьезной отговорки, затем провозгласил:
— Мне понравились ваши работы. — Он одобрительно кивнул. — В них есть какая-то мощь. Да-да, мне понравилось. — Он говорил так, словно награждал ее своей похвалой, как орденом за заслуги, и Сайан расчувствовалась и прониклась к нему огромной симпатией. — Больше вы пока ничего не сделали?
— Пока нет. Мне не хотелось никого беспокоить — их ведь надо еще обжигать в печи. Я ведь их лепила просто так, ради развлечения.
— Очень глупо. Вы теряете драгоценное время. — Видимо, он уже оставил всякую надежду как на нее, так и на весь род человеческий, и она сидела, пристыженная, в ожидании, что будет дальше. — Надеюсь, — печально произнес он, — в дальнейшем вы не станете совершать подобных глупостей.
