Питер не мог уняться.
— Кто такая эта Мишель Гловер? Она подставное лицо или реальный противник? Она умна, богата, со связями? Кто может ответить?! — Глядя на своего заместителя Оливера Кейси, стоящего у руля африканского управления, Шейлер отрезал: — Вы плохо работаете!
— Но я-то хоть работаю, — чуть слышно прошептал тот.
— Что вы там бормочете?! Вы вовремя не сумели решить простую задачу. «Матрица» в вашем ведении. Но вы узнаете о том, что русского разведчика поместили туда, последним. Вы едва не провалили важнейшую миссию. Русский разведчик в «Матрице» — это все равно что китайский шпион в Белом доме. Вы что-то хотите сказать? — директор покосился на первого зама.
— Да, Питер. Варшава и Бухарест отвергнут выдвинутые обвинения: никаких камер содержания арестованных. Европа озабочена угрозой международного терроризма и не в состоянии расторгнуть договоренности с нашим управлением. Они одобряют наши жесткие меры по отношению к террору. А наше присутствие на военных базах той же Польши является фактором сдерживания...
— А в других местах? — перебил Питер и покосился на второго зама. Тот, извиняясь за поступивший на его сотовую трубку звонок, отошел к дальней стене, задрапированной материей.
Шейлер взял вынужденный тайм-аут. Он остывал, понимая, что горячая голова в ледяном потоке изобличительной информации лопнет, не выдержав чудовищной разницы температур.
— Сэр, — помощник вернулся на место, — мне доложили первичные данные на Мишель Гловер.
— Кто она? — начал издеваться Шейлер. — Маленькая девочка с пугающими фантазиями? Зрелая женщина с трепетными выкрутасами? Или она древняя кляча с классической дурью в нездоровой голове?
— Разрешите доложить?
— Слушаю вас. — Питер откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.
— Ей двадцать семь лет. Служила в армии. Окончила столичный университет. Профессия — журналист.
— Все?
— Пока да.
— Ваши первичные данные не объясняют, из какой чаши она испила столько секретов. О ней я хочу знать все. Сколько человек работают на нее, кто спонсоры и кто кураторы. Узнайте, где она сейчас. Разошлите ориентировки и соответствующие предостережения директорам тюрем и начальникам военных баз. Разошлите фотографии этой Мишель. Может быть, кто-то из личного состава африканской базы видел ее — делала же она снимки, в конце-то концов! Достаньте ее фото! В университетских альбомах выпускников, в подразделении, где она проходила службу, хоть где! Необходимо выяснить, знает ли она имена трех десятков террористов, упомянутых в статье. Они в наших тюрьмах, и мы знаем об этом, тогда как остальной мир уверен, что главари еще не пойманы и представляют серьезную угрозу.
Это была главная тайна ЦРУ. Все рассекреченные изоляторы — это крупный заряд тротила. А рассекреченные имена пойманных террористов, головы которых оценивались десятками миллионов долларов, — плутониевая начинка.
— Немедленно начинайте поиски Мишель Гловер. Докладывайте мне обо всех деталях розыскных мероприятий. Прежде чем она замолкнет раз и навсегда, она должна ответить на ряд вопросов, и вы знаете, что это за вопросы.
17
Москва
Адмирал Школьник сидел перед телевизором и потягивал горячий чай с коньяком. По московскому телеканалу передавали интервью Юрия Лужкова. Он отвечал на вопрос журналиста, не опасается ли мэр, что небоскребы разрушат архитектурный облик Москвы. «В центре высотки мы не строим. Даже снесли здание „Интуриста“ на Тверской, который в народе назвали „гнилым зубом“. Хочется тронуть Новый Арбат — его прозвали „вставной челюстью“, но, наверное, не успею».
Адмирал ощутил во рту привкус свежей пломбы. Он отставил бокал и переключил телевизор на другой канал. Потянулся к зазвонившему телефону и снял трубку. На связи была дочь. И снова в слезах. Снова ей перепало от мужа.
«Придурок шизоидный!» — выругался Школьник. И рявкнул в трубку:
— Я говорил тебе, чтобы ты не выходила за этого урода! Ты молодец, ты не вышла, ты выскочила!
Дальше адмирал окунулся в натуральный триллер: дочь зашептала в трубку:
— Я не могу говорить, он идет!..
И связь оборвалась.
Школьник был в пижаме — десяти минут не прошло, как он вышел из ванной. Он подошел к шкафу, выдвинул ящик с бельем, сунул руку под низ и вытащил раритетную, 1943 года выпуска, раскладную дубинку на пружине. Снял трубку телефона и позвонил водителю.
— Костя, быстро ко мне. — Нажав на клавишу отбоя, злобно прошептал: — Сегодня ты у меня получишь сполна, продюсер долбаный!
Зять второй год продюсировал мыльные проекты. Школьник даже не интересовался названиями сериалов. На его взгляд, все российские мелодрамы были на одно лицо. Кажется, последний был про несчастную миллионершу, у которой были деньги, но не было счастья. И вот она пожертвовала все деньги московским бомжам и пошла счастье искать.
Адмирал набросил на плечи куртку. Осадил фокстерьера, завилявшего у двери хвостом:
— Остаешься дома!
Костя задержался. Команда «Быстро ко мне!» понудила его заехать за старшим группы физической защиты. Подчиненные переглянулись. Они впервые видели адмирала в легкой зеленоватой куртке, полосатых пижамных штанах и шлепанцах. Он шагнул к «Волге» и нетерпеливым жестом руки освободил место на переднем сиденье. Молодой охранник в чине старшего лейтенанта, одетый в строгий костюм, расположился позади шефа. Поймав в панорамном зеркальце отражение водителя, артикулировал ему: «В психбольницу».
Загородный дом зять Школьника отстроил в Хорошевском лесопарке, в середине коттеджного поселка. В этом зеленом уголке, окруженном забором и разбитом на улочки-аллеи, обосновались люди от искусства. Какой-то остряк не поскупился на баннер. Он полоскался на ветру на въезде в поселок: «Триста солнечных дней в году и постоянный влажный океанический бриз привлекают сюда миллионы отдыхающих, деятелей кино и пенсионеров».
В кон вывеска, подумал адмирал. Может быть, здесь появилось что-нибудь покруче. Вроде аллеи местных знаменитостей. Он живо представил себе грязную, раскисшую после дождя аллею. На ней множество отпечатков не только рук, но и бровей. Это после удачной посиделки в ресторане возвращалась домой звезда локального масштаба.
Костя остановил «Волгу» на широкой парковочной площадке. Школьник вышел из машины и грузно прошел к коттеджу по асфальтированной дорожке. Позвонив в дверь, он вынул из кармана дубинку. Просунув руку в наручную петлю и взявшись за кожаную рукоятку, Виктор Николаевич резко опустил вооруженную руку, и внутренняя концентрическая пружина, утяжеленная свинцовым наконечником, выскочила из внешней.
В доме гремела музыка. «Помирились, суки? Ну уж нет!» Школьник забарабанил в дверь рукояткой дубинки. Кивнул офицеру:
