Их дело не могло дойти до суда по той причине, что оба работали в секретных подразделениях разведки, а было рассмотрено лишь в закрытом режиме внутренней службой, которая зачастую быстро улаживала подобные конфликты.
Просторная комната с массивной мебелью. За тяжелым столом члены жюри. Напротив — Шон и Николь. Они разделены проходом между рядами стульев. Николь задают вопрос. Она начинает отвечать. Председатель жюри — потный, откормленный как на убой, за сто двадцать килограммов мужчина, прерывает ее:
— Встаньте, пожалуйста.
Николь повинуется.
— Продолжайте.
Она продолжает «не с того места». Она скачет с одного на другое, понимая, что этот закрытый процесс ей не выиграть ни за что. В этом зале царил социализм, его от беснующейся демократии отделяли толстые кирпичные стены. Николь выбрасывает пену в сторону жирного судьи:
— Как вы не можете понять, что он просто хочет избавиться от меня и оставить за собой права на нашего ребенка?!
Судья переглядывается с соседом, противоположной себе копией; ему удается ровный тон, хотя покрасневшее лицо не соответствует его голосу.
— Мы действительно не можем этого понять. Предъявите комиссии хотя бы один веский аргумент в пользу этой версии.
— Приглядитесь к нему внимательно, ваша честь, и вы увидите папу-кенгуру, который прячет дитя в кармане. Это бессмыслица! Он (резкий жест Николь в сторону Шона) не пытался поговорить со мной на эту тему. Он сразу же вынес вопрос на жюри. Мы могли обсудить наше будущее. Я могла бы устроиться на другую работу, больше времени уделять семье.
— Сколько длится ваш рабочий день?
— Я работаю сорок часов в неделю, сэр.
— Вы не умеете отвечать на поставленные вопросы. Почему вы не ответили — восемь часов? Назовите организацию, которая предоставит вам иной, более щадящий график. И сохранит при этом прежнее жалованье.
— Пока не могу назвать. Я не готова к этому разговору. Но вы должны...
— Пытаетесь указать, что мне делать?
— Извините, ваша честь. Мне нужно время подумать.
— Пожалуйста, думайте. Вы свободны. Мистер Накамура (жест судьи и его тон открыто подсказывают Николь, на чьей стороне члены жюри), вас я попрошу остаться.
Накамура остается. И слушает судью, рассматривающего дело по звонку сверху.
— Этот процесс вечен. Какие шаги вы намерены предпринять?
— Мои частые командировки раз от раза становятся все дольше и норовят слиться воедино. На базе есть все возможности для начального образования нашего сына. Я лично хочу заняться его воспитанием. Ваша честь, вы же видели реакцию Николь...
— Видел (у судьи было лицо человека, заглянувшего в чужие карты). Хорошо. Я попрошу вашу жену предоставить жюри материалы ее обследования у нашего психиатра. Если потребуется, решим вопрос о ее госпитализации. Но прежде мы сделаем запрос в АНБ на предмет состоятельности Николь на занимаемой должности. Что скажете, мистер Накамура?
Шон ответил откровенностью на откровенность:
— Пусть ужрется.
* * *
Он пожалел о своем гневе. Он выплеснул его в трубку и сам остался открытым в мимолетной слабости. Свое состояние оценил как позицию неустойчивого равновесия. «Нигде так не полезно промедление, как в гневе», — вспомнилось ему высказывание Публилия Сира. И еще одно: «Жди от другого того, что сам ты сделал другому».
Шон нажал на кнопку селектора и попросил дежурного принести кофе. Что может Николь? Если бы даже он захотел, и то не смог бы позавидовать ее участи. Что ей остается? Вот так, телефонными звонками трепать ему нервы. А если это войдет не у нее, а у него в привычку? Она умная, до черствости умная женщина. И не может не понимать этого. Она с ума сойдет скорее, чем Шон успокоится.
Он снова взялся за телефон закрытой связи и позвонил в Лэнгли. У него был только один вопрос к своему шефу на связи: что делает в Испании Николь. Хотя гостиничный номер, продиктованный автоответчиком, все, казалось бы, расставил по своим местам.
Глава 5
Проданный смех
1
Испания
Если это не игра, то должны быть мотивы, рассуждал адмирал Школьник. Очень веские мотивы, которые понудили Николь заказать своего мужа. Скорее всего, это дела семейные. Финансовые дела? — задался он вопросом. Возможно. При повторной встрече с Николь эта брешь должна быть закрыта.
А пока Школьник решил закрыть еще один вопрос. Он собрал на открытой террасе отеля всех агентов — Блинкова, Кокарева, Музаева и Чижова. Исключение — капитан Абрамов; с ним на тему, которую адмирал собрался вынести на обсуждение с агентами, он уже беседовал.
— Вас четверо. Коля, даже не думай открывать свой нагнетательный клапан, — предостерег он Кока. — Да, до четырех считать я умею. Даже до пяти, если ты не знал. Вижу, ты действительно хочешь о чем-то спросить.
— Типа того, Виктор Николаевич.
— Спрашивай.
— Какой клапан-то вы имели в виду?
Школьник не меньше минуты неотрывно смотрел на Кока.
— Ты, Коля, острый на язык. Давай выясним остроту твоего зрения. В гостинице остановился человек по имени Костя Романов, заметил?
Романов зарегистрировался в отеле позавчера вечером. Он снял одноместный номер на втором этаже, напротив комнаты Виктора Школьника. Романову было двадцать девять. Высокий, сильный, стриженный наголо, он брал напрокат снаряжение дайвера и выходил в море с испанским инструктором подводного плавания.
Чаще всего Костю можно было заметить в кафе или на балконе в своем номере. Он заказывал коктейль — водка, сок, шампанское — и медленно потягивал напиток. Нередко его взгляд задерживался на владелице отеля Лолите Иашвили. Она отвечала ему улыбкой, отчего-то полагая, что дальше приветствий этот мужественный парень, со сломанным, как у боксера, носом, не зайдет.
Трудно было назвать отдыхом его странное расписание: утренняя пробежка вдоль побережья, завтрак, погружение под воду, посиделки один на один с высоким стаканом. Казалось, он в этом испанском отеле отбывает повинную.
— Так вот, — продолжил Школьник, — Романов не кто иной, как пятый член вашей группы.
— Как это? — Николай подался вперед. — Как это, пятый член? Мы что, просили помощи? Или вы, товарищ адмирал, себя не помните? Не вы ли сказали, что вам в нашей команде нравится внутренняя связь? Еще что-то про коллективную психологию ляпнули. Хотите развалить группу? — недобро сощурился Кок, заиграв желваками.
— Ты ничего не знаешь об этом человеке.
— А теперь и знать не хочу. Нас связывает не только дружба, но и кровь. — Кок оттянул ворот майки, показывая шрам от двойного ранения. — Не за вас и ваши принципы. Я за товарищей насмерть бился. Весельчак — тоже. Он погиб, если вы забыли. Теперь вы ему подмену нашли? А может, подмену Сереге Клюеву или Родику? Клюв на дне моря покоится, а Родик...
