Но не успела она проявиться, как тоже померкла, а на ее месте возникали все новые соблазнительные сокровища.
— Что ты там видишь, друг мой?
Ключи от машины, которую Кэл давно мечтал купить. Призового голубя, победителя несметного множества соревнований, которого он так сильно хотел заполучить, что с радостью украл бы…
— Только скажи мне, чего ты хочешь. Попроси, и оно твое…
Они мелькали, их было так много. Вещи, на час — а то и на целый день! — становившиеся осью, на которой вращался мир, прятались сейчас в чудесном вместилище этого пиджака.
Но они были скоротечны, все без исключения. Появлялись только для того, чтобы сразу испариться. Было там что-то еще, и оно не позволяло Кэлу сосредоточиться на подобных банальностях дольше чем на мгновенье. Что это такое, он пока не мог разглядеть.
Он смутно осознал, что Шедуэлл снова обращается к нему, и на этот раз тон торговца переменился. Голос звучал как-то озадаченно, в нем звенела злоба.
— Говори же, мой друг… Почему ты не говоришь мне, чего ты хочешь?
— Я не могу… как следует… рассмотреть.
— Так старайся усерднее. Сосредоточься.
Кэл попытался. Образы возникали и исчезали, все та же ничтожная чепуха. Главное по-прежнему ускользало.
— Ты не стараешься, — укорил его Шедуэлл. — Если человек хочет чего-то по-настоящему, он сразу же видит это. Образ явственно запечатлен у него в голове.
Кэл оценил справедливость его слов и удвоил усилия. Он вошел в азарт, стараясь рассмотреть за бесполезным хламом истинное сокровище. Странное чувство сопровождало эти попытки: беспокойное шевеление в груди и горле, словно часть его существа готовилась бежать за его взглядом, прочь от Кэла и дальше. Бежать в пиджак.
За спиной Кэла, в том месте, где позвоночник входил в череп, забормотали предостерегающие голоса. Но он слишком сильно втянулся, чтобы сопротивляться. Что бы ни заключалось в пиджаке, оно дразнило его, не показываясь до конца. Кэл уставился на подкладку, отбросив приличия, и смотрел, пока пот не заструился с висков.
Вкрадчивый монолог Шедуэлла снова обрел уверенное звучание. Сахарная глазурь треснула и отвалилась. Орех внутри оказался черным и горьким.
— Давай же, — сказал он. — Не будь таким слабаком. Там есть то, чего ты хочешь, верно? Очень сильно хочешь. Давай! Скажи мне. Сознайся. Нет смысла тянуть время. Пока ты выжидаешь, возможность ускользает от тебя.
Наконец-то образ начал проявляться…
— Скажи мне, и оно твое.
Кэл ощутил ветер на лице и вдруг снова взлетел, а под ним расстилалась чудесная страна. Ее долины и горы, ее реки и башни — все было здесь, запечатленное в подкладке пиджака Шедуэлла.
Кэл ахнул при виде ее. Шедуэлл отреагировал со скоростью молнии:
— Что это?
Кэл смотрел во все глаза, потеряв дар речи.
— Что ты видишь?
Кэла охватили противоречивые чувства. Глядя на эту землю, он ощущал восторг и в то же время боялся того, чем ему придется заплатить (может быть, он уже платит, даже не подозревая об этом) за такое пип-шоу. В Шедуэлле было что-то мерзкое, несмотря на улыбки и посулы.
— Скажи мне, — потребовал Шедуэлл.
Кэл попытался удержать слова, вертящиеся на языке. Он не хотел расставаться со своей тайной.
— Что ты видишь?
Этому голосу было трудно противиться. Кэл хотел промолчать, но ответ сам рождался в нем.
— Я… — («Не говори», — предостерег поэт.) — Я вижу. — («Борись. Это опасно».) — Я… вижу…
— Он видит Фугу.
Голос, завершивший за него предложение, принадлежал женщине.
— Ты уверена? — переспросил Шедуэлл.
— Куда уж больше. Посмотри ему в глаза.
Кэл чувствовал себя глупым и никчемным. Все еще зачарованный мерцавшими в подкладке видениями, он не находил сил, чтобы отвести глаза и посмотреть на тех, кто сейчас рассматривал его.
— Он знает, — сказала женщина.
В ее голосе не слышалось ни намека на душевную теплоту. Или хотя бы человечность.
— Значит, ты права, — заметил Шедуэлл. — Она была здесь.
— Разумеется.
— Просто прекрасно, — заявил Шедуэлл, запахивая пиджак.
Для Кэла это стало катастрофой. Когда мир — Фуга, назвала его женщина, — так внезапно ускользнул, он ощутил себя слабым, как младенец. Все силы уходили только на то, чтобы стоять на ногах. Взгляд закатывающихся глаз устремился на женщину.
Она прекрасна, такова была его первая мысль. Одета во что-то красное и пурпурное, цвета очень темные, почти черные. Ткань полностью обтягивала верхнюю часть тела, отчего женщина выглядела целомудренной, спеленатой и укрытой и в то же время подчеркнуто эротичной из-за плотно облегающей материи. Точно так же противоречивы были черты ее лица. Волосы надо лбом были сбриты на два дюйма, а брови — полностью, отчего лицо жутким образом лишалось всякого выражения. Кожа блестела, как намасленная. Несмотря на сбритые волосы и полное отсутствие косметики, способной подчеркнуть достоинства, это лицо так и дышало сексуальностью. Рот слишком правильно очерчен, а глаза — янтарные, золотистые — слишком выразительны, чтобы скрывать чувства. Какие именно чувства, Кэл мог лишь смутно догадываться. Одним из них явно было нетерпение, словно от пребывания здесь женщину тошнило. Еще там клубилась ярость, и Кэл очень не хотел бы увидеть, как она выплеснется наружу. Презрение — скорее всего, к нему — и сильная сосредоточенность, словно женщина видела сквозь его плоть и была готова заморозить его одной мыслью.
Однако в ее голосе не отразилось никаких противоречий. Он был тверже стали.
— Когда? — требовательно спросила она. — Когда ты в последний раз видел Фугу?
Кэл не мог выдерживать ее взгляд дольше одного мгновения. Он перевел глаза на каминную полку и три непарных туфли.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес он.
— Ты ее видел. И сейчас увидел снова в подкладке. Бессмысленно отрицать.
— Тебе лучше ответить, — посоветовал Шедуэлл.
Кэл перевел взгляд с каминной полки на дверь. Они оставили ее открытой.
— Да пошли вы оба ко всем чертям, — произнес он ровно.
Кажется, Шедуэлл засмеялся? Кэл не был уверен.
— Нам нужен ковер, — заявила женщина.
— Он, видишь ли, принадлежит нам, — сказал Шедуэлл. — У нас есть законные основания, чтобы потребовать его.
— Так что, будь так любезен… — Губы женщины искривились от этих вежливых слов. — Скажи мне, куда делся ковер, и мы покончим с этим делом.
