Сюзанна недолго наблюдала за ним. Стоит ли трудиться? Она в деталях помнила каждую морщинку, каждую пору его бритого лица. А если память когда-нибудь подведет ее, нужно лишь обернуться через плечо.
Хобарт, будь он проклят, всегда окажется там.
3
Кэл вцепился в Шедуэлла мертвой хваткой терьера, но Коммивояжер принадлежал к другой весовой категории и неизбежно должен был победить. Кэл отлетел на груду кирпичей, а Шедуэлл подошел следом. Пощады ждать не приходилось. Коммивояжер пнул противника ногой и повторил это с десяток раз.
— Чертово семя! — орал он.
Шедуэлл осыпал Кэла пинками, не позволяя подняться.
— Я переломаю все твои чертовы кости! — обещал он. — Я тебя, мать твою, прикончу!
Возможно, так бы и случилось, но кто-то вдруг окликнул их:
— Эй, вы!
Шедуэлл моментально остановился, и между его ногами Кэл увидел приближавшегося человека в темных очках. Этот был полицейский с Чериот-стрит.
Шедуэлл повернулся к нему.
— А вы, черт возьми, кто такой? — спросил он.
— Инспектор Хобарт, — последовал ответ.
Кэл представил, как простодушная улыбка расплывается сейчас по лицу Шедуэлла. Он слышал эту улыбку в голосе Коммивояжера.
— Инспектор. Ну конечно. Конечно.
— А вы? — спросил в свою очередь Хобарт. — Кто вы такой?
Кэл не стал слушать их дальнейший диалог, а потихоньку начал эвакуацию своего избитого тела из развалин. Он изо всех сил надеялся, что везение, позволившее ему остаться в живых, поможет и Сюзанне.
— Где она?
— Где кто?
— Женщина, которая была здесь, — сказал Хобарт.
Он снял очки, чтобы при тусклом свете утра получше рассмотреть подозреваемого. У этого человека опасные глаза, решил Шедуэлл. У него глаза бешеной лисицы. Но он тоже ищет Сюзанну. Как интересно.
— Ее зовут Сюзанна Пэрриш, — сообщил Хобарт.
— А, — отозвался Шедуэлл.
— Вы ее знаете?
— Конечно, я ее знаю. Она воровка.
— Она гораздо хуже, чем воровка.
«Что может быть хуже воровства?» — удивился Шедуэлл. Но вслух произнес:
— Неужели?
— Я разыскиваю ее, чтобы предъявить обвинение в терроризме.
— Так вы приехали арестовать ее?
— Именно.
— Святой человек, — выдохнул Шедуэлл.
Какая удача, подумал Шедуэлл. Прямолинейный, до жути принципиальный, поклоняющийся закону деспот. Лучшего союзника и представить нельзя в эти беспокойные времена.
— Я могу дать вам, — начал он, — весьма ценные показания. Но только вам одному.
По приказу Хобарта Ричардсон отошел в сторону.
— У меня нет настроения играть в игры, — предупредил Хобарт.
— Поверьте мне, — сказал Шедуэлл, — клянусь глазами матери, это не игра.
Он распахнул пиджак. Подозрительный взгляд инспектора немедленно впился в подкладку. Он голоден, подумалось Шедуэллу. Ужасно голоден. Но чего он желает? Интересно будет посмотреть. Чего же больше всего на свете хочет заполучить наш друг Хобарт?
— Может быть… вы видите что-нибудь, что привлекает вас?
Хобарт улыбнулся, кивнул.
— В самом деле? Так возьмите это, прошу вас. Оно ваше.
Инспектор потянулся к пиджаку.
— Берите! — подбадривал его Шедуэлл.
Он никогда еще не видел такого взгляда, ни на одном человеческом лице не замечал такой чудовищной злобы в сознании своей праведности.
Пиджак полыхнул пламенем, и глаза Хобарта стали еще более дикими. Потом он протянул руку к подкладке, и Шедуэлл едва не охнул от изумления при виде того, что выбрал этот безумец. У Хобарта на ладони горел иссиня-серый огонек, выбрасывавший желтые и белые языки. Они поднимались на целый фут, желая пожрать кого-нибудь, их яркие всполохи отражались в глазах Хобарта.
— О да, — говорил инспектор. — Дай мне огонь…
— Он твой, друг мой.
— И я сожгу их дотла!
Шедуэлл улыбнулся.
— Мы сделаем это вместе, — предложил он.
Таково было начало союза, заключенного в аду.
Часть шестая
Снова среди слепых
Если человек во сне попадет в рай и там ему подарят цветок в знак того, что душа его в самом деле побывала в раю, и если он обнаружит этот цветок у себя в руке, когда проснется, — что же тогда?
С. Т. Кольридж. Anima Poetae
I
По прошествии времени
1
Обитатели Чериот-стрит, ставшие недавно свидетелями удивительных событий, с завидной готовностью восстановили статус-кво. В восемь утра, когда Кэл вышел из автобуса и коротким путем двинулся к дому Муни, в каждом доме уже совершались привычные домашние ритуалы, какие он привык наблюдать с раннего детства. Через открытые окна и двери радиоприемники сообщали последние новости: член парламента найден мертвым в объятиях любовницы, бомбардировки на Ближнем Востоке продолжаются. Кровопролития и скандалы, скандалы и кровопролития. Не кажется ли тебе, дорогая, что сегодня чай недостаточно крепкий? А дети хорошо вымыли за ушами?
Кэл вошел в дом, снова размышляя о проблеме, что же сказать Брендану. Если открыть только часть правды, возникнут лишние вопросы, но рассказать всю историю целиком… разве это возможно? Разве существуют слова, способные воссоздать хотя бы слабое эхо того, что он видел, и передать то, что он чувствовал?
В доме было тихо, и это настораживало. Еще с тех времен, когда Брендан работал в доках, он привык вставать на рассвете и даже в самые тяжелые последние дни поднимался рано навстречу своему горю.
Кэл позвал отца. Ответа не было.
Он прошел через кухню. Сад походил на поле битвы. Кэл позвал еще раз, затем отправился на второй этаж.
Дверь отцовской спальни была закрыта. Он повернул ручку, однако дверь оказалась заперта изнутри, чего никогда не бывало раньше. Кэл легонько постучал.
— Папа? — окликнул он. — Ты у себя?
Он выждал несколько секунд, напряженно прислушиваясь, потом повторил свой вопрос. На этот раз из комнаты донеслись сдавленные рыдания.
— Слава богу! — выдохнул Кэл. — Папа! Это я, Кэл. — Рыдания затихли. — Ты меня не впустишь, па?
