Мэгги, сосредоточив внимание на зеркале, стиснув зубы, сдерживала себя, хотя готова была заорать на доктора Уитни и сообщить ему, что ей невмоготу сдерживаться, а он может идти к черту.
– Подожди, дорогая, – шепнул ей Дилан, и нежность и забота в его голосе помогли ей сдержаться.
– О'кей, Мэгги... теперь тужьтесь! – наконец разрешил доктор.
– О!.. – Мэгги, задержав дыхание, стала тужиться изо всех сил, все сильнее впиваясь пальцами в руку Дилана, и ее стоны перешли в крик.
– Хватит... сдержитесь! Отдохните, – услышала она приказ доктора. – Это будет уже последняя потуга.
Мэгги судорожно хватала воздух, словно пыталась отдышаться после сумасшедшего марафона.
– Тужьтесь! – прозвучал приказ.
– Я не могу, – застонала Мэгги.
– Можешь, – шепнул ей Дилан, и ради него, собрав последние, как ей казалось, силы, она наконец вытолкнула на свет ребенка.
Измученная, обессиленная, она откинулась на подушки, пытаясь отдышаться, и вдруг услышала первый крик своего ребенка.
– Мальчик! – торжественно объявил доктор Уитни. – Мэгги, Дилан, у вас родился сын.
Слезы брызнули из глаз Мэгги и покатились по щекам. Она повернулась к Дилану, на лице которого была гордость, смешанная со страхом. Взгляды их встретились, и на какое-то крохотное мгновение ей показалось, что в его глазах была любовь.
– Хотите подержать его в руках? – спросил Дилана доктор, разрушив их мгновенное единение.
Мэгги увидела, как Дилан протянул руки, чтобы принять в них сына.
– Поздравляю вас обоих, – промолвил Уитни. – Я слышал о вашем своевременном венчании. Очень кстати, – доктор добродушно засмеялся.
Дилан смотрел на крохотного человечка, наспех укрытого полотенцем, и не мог оторвать от него глаз. Его сын! Откинув край полотенца, он пересчитал все десять пальчиков малыша и широко улыбнулся; особенно он был доволен черным пушком на голове сына.
Он участвовал в явлении некоего чуда... только так он мог назвать то, что произошло. Оторвав взор от сына, он посмотрел на Мэгги.
– Он великолепен, – гордо произнес Дилан. – И красив, как его мама, – добавил он искренне и с любовью.
Через полчаса Мэгги была перевезена в отдельную палату на третьем этаже.
Чувствуя усталость, она невольно все время ощущала беспокойство и не отпускала от себя ребенка.
– С ним все в порядке? – спрашивала она сестру и очень неохотно отдала его в другие руки: его надо было мыть, потом взвесить и измерить.
– С ним все хорошо, – успокоила ее сестра. – Но он устал от трудной работы. Вам принесут его, как только он проснется. А пока вы тоже должны постараться уснуть... вам это очень нужно.
– А мой... муж? – со вздохом спросила Мэгги.
– Он возле детской комнаты, – ответила сестра. – Сказать ему, что вы хотите его видеть, да?
– Да, пожалуйста, – промолвила Мэгги, опускаясь на подушку.
Медсестра ушла, но Мэгги не собиралась спать. Ей хотелось поблагодарить Дилана за поддержку и помощь при родах. Но веки ее тяжелели, и наконец она сдалась и погрузилась в глубокий сон.
Проснувшись через час, Мэгги увидела рядом Дилана, спящего в кресле. Щетина подчеркивала квадратный подбородок. Мэгги обратила внимание на его длинные ресницы такого же темного цвета, как и локон волос, упавший на лоб. С замиранием сердца она смотрела на мужчину, который был отцом ее сына.
Вдруг до нее донесся детский плач, он стал еще громче, дверь открылась, и сестра внесла в палату маленькую колыбель.
– Извините, – сестра с улыбкой посмотрела на Мэгги и Дилана. – Ваш сын голоден. Если хотите, мы сами его накормим, – предложила она.
– Нет... Я сама хочу кормить моего сына, – поспешила сказать Мэгги.
– Очень хорошо. – Сестра вынула плачущего младенца и вручила его матери. – Шшш, – ласково приговаривала она над ним, пока Мэгги усаживалась поудобнее.
– Спасибо, – поблагодарила ее Мэгги.
– Я к вам еще зайду и проверю, как у вас идут дела.
Мэгги, уже переодетая в собственную ночную рубашку, поторопилась открыть грудь.
Ребенок, словно чувствуя близость еды, мотал головкой, и Мэгги повернулась так, чтобы ребенок мог сразу же ухватиться за ее набухший сосок.
Младенец быстро нашел его и стал жадно сосать. Странное ощущение, такое, будто ее ударил легкий разряд электрического тока, убедило Мэгги, что все удалось наилучшим образом. Удостоверившись, что ребенку у ее груди ничего не мешает и он свободно дышит, она улыбнулась и тоже легла.
Бросив взгляд в сторону Дилана, она увидела, что он уже проснулся и стоит у изголовья ее кровати. Взор его был прикован к младенцу у ее груди.
– Он научился сосать сразу, – радостно и гордо сказала Мэгги со счастливой улыбкой.
Дилан открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же беспомощно закрыл его, не найдя нужных слов. Он продолжал смотреть на сына, прислушиваясь к удовлетворенному чмоканью младенца и к тому непонятному, что происходило в нем самом.
Смутившись от того, как он ведет себя, Дилан закрыл глаза, чтобы не видеть этой трогательной, полной любви сцены. И тут же вместо нее в его памяти промелькнули какие-то образы, да так четко и ясно, что у него прервалось дыхание.
– Дилан? – окликнула его Мэгги. – Что-то случилось? – в ее голосе была тревога. – Ты бледен как полотно.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Дилан поднял глаза и встретился с обеспокоенным взглядом Мэгги. Он заставил себя улыбнуться.
– Я в порядке, – ответил он, хотя знал, что это не так. – Просто не люблю больницы. Я провел в них слишком много времени.
– Да, да, понимаю, – с облегчением произнесла Мэгги.
– Что ж, я, пожалуй, пойду, – сказал Дилан. – Я уже позвонил Беверли и Ричарду и сообщил им хорошие новости. Они передали поздравление... и целуют вас.
Он уже начал пятиться к двери, но столкнулся с входившей сестрой, которая пришла проверить своих подопечных.
– Ох... простите, – улыбаясь Дилану, сказала та и подошла к кровати. – Ну, я вижу, вы просто примерные ученики.
Дилан, задержавшись у открытой двери, быстро промолвил:
– Я приду попозже, – и вышел из палаты.
Он шел, не останавливаясь, пока не оказался у своей машины. Сев в нее, положил голову на руль, и в ту минуту, когда он закрыл глаза, перед ним замелькали образы недалекого прошлого: Мэгги, обнаженная, в постели, протягивает к нему руки и ее нежная зовущая улыбка.
То, что Дилан видел сейчас, было воспоминанием, рожденным его памятью. Он был уверен в этом! Но почему эти эротические воспоминания вызвали в нем такую панику и страх, чувства, которые он не понимал и не мог объяснить?
