– В том смысле, что «спящие могли проснуться» или услышать его сквозь сон.
– Вы никому не показывали эту пленку?
– Только одному человеку.
Матвеев досадливо поморщился.
Щеголев поспешил его успокоить:
– Не бойтесь, он никому об этом не расскажет.
– Вы так уверены в нем?
– Не то чтобы очень... Он умер полтора года тому назад.
– Несчастный случай? – попробовал угадать, а заодно съязвить Матвеев.
– Нет. Просто время пришло. Ему было восемьдесят девять. Он и сам когда-то принадлежал к разряду суггесторов. Я попросил его прокомментировать действия этой пары гипнотизеров. Буквально он сказал следующее. Во-первых, объяснил, что такое суггестия. Это внушение, введение конкретной установки в сознание реципиента или же системной установки. Как суггестор Ведущий стремился к тому, чтобы сформировать в психике реципиента необходимые ему установки, программы действия. А как индуктор Ведущий стремился преобразовать психику реципиента таким образом, чтобы внушение, то есть суггестия, имело максимальный эффект.
– Я мало что понял, но звучит это угрожающе. Мне самому не по себе. Как будто этот Ведущий покопался и в моих мозгах тоже. Давайте посмотрим пленку еще раз. Я не удивлюсь, если суггестор вдруг повернется и уставится на меня, помашет мне рукой.
– Вы заберете кассету?
Матвеев покачал головой.
– Пусть останется у вас. И никому не говорите о ней.
Часть 6
Трое в городе
«Только бы не пропустить звонок», – думал Михей, насильно загоняя себя в угол. По сути дела он надеялся на эту набитую электроникой «мыльницу», уповал на механический голос, который поначалу покажется ему чужим, потом приобретет знакомый тембр, оттенок, даже теплоту. И Михей вспомнит, кому принадлежит этот голос. Ближе к ночи он почти догадался, кто стоит за этой провокацией. И это «почти» дало ему шанс не сойти с ума. Он ощутил острую, как лезвие по сердцу, жалость к Скоблику, когда услышал его голос в трубке; он ждал его все эти долгие часы. И навсегда сохранил память о нем.
Он увидел не только Скоблика, когда, закрыв глаза, мысленно перенесся на два года назад. Он увидел себя – близко-близко. Увидел свои глаза и взрыв в них: «Нет!!!» Потому что за миг до этого они увидели мертвого Скоблика. Он пожимает мертвую руку товарища, благодаря за дружбу, поддержку, за то, что он всегда был рядом. Пожал ему руку так, как будто надеялся на скорую встречу с ним.
Скоблик был вправе мстить. Михей даже не пытался поставить себя на его место, рассуждая по-пацановски. Он бросил Скоблика; а тот факт, что он был уверен в его смерти, не менял ровным счетом ничего. «Где же ты был все это время, брат?»
– Да, я ждал твоего звонка.
Дикарка округлила глаза: откуда Михей знает этого человека? Ведь на протяжении всего этого долгого вечера, подобравшегося к ночи, он ломал голову: «Кто подставил кролика Роджера?» Или притворялся, что гадает? Но нет. Тамира изучила его вдоль и поперек. И различила бы фальшь в его голосе, в его взгляде, в любом его жесте. Она не могла забыть его фальшивых глаз, когда он изменил ей с владелицей отеля в Равенне...
Она знаками показал Михею, чтобы тот включил громкую связь. Потом неосторожно продублировала просьбу вслух:
– Включи громкую связь. Я тоже хочу послушать. Меня это тоже касается.
Наймушин покивал. Но вместо того, чтобы выполнить просьбу Тамиры, сказал в трубку:
– Да, это она рядом со мной.
Дикарка обомлела. Из вороха мыслей она выбрала одну.
– Матвеев?
– Тепло, – ответил Михей. Он не стал больше тренировать подругу. – Это Скоблик.
* * *
Серую замороженную стройку местные жители прозвали «Домом мебели». Там скопилось множество старой мебели, которую жильцы близлежащих домов выбрасывали, а точнее, выставляли на мусорную площадку, а дети перетаскивали ее на стройку, обставляли комнаты с голыми стенами и без окон, без дверей («Вытирайте ноги, пожалуйста»). «Детский мир» кончился с приходом на стройку бомжей; как-то раз случился пожар, половина мебели сгорела. Бомжей вытеснили «техногенные мародеры». Что делали они? Разбивали кувалдой стены, марши, перекрытия, оголяя арматуру, которую и сдавали на металлолом. Когда вдруг нашелся хозяин стройки (он приехал из-за границы), ему показалось, что сектор Газа, над которым проходил авиамаршрут, снова подвергся массированному обстрелу со стороны Израиля, и он десантировался прямо в эпицентр разрушений. Он подобрал хорошее слово – дорушить. Здание было проще дорушить, чем достроить.
Скоблик поджидал Михея, сидя на старом засаленном диване с высокой мягкой спинкой. Он смотрел на «баррель», бочку с рядами отверстий для тяги. В этой бочке разжигали холодными вечерами огонь. Он так отчетливо это представил, что невольно протянул ноги к огню. Ему действительно стало тепло, по-домашнему уютно, и он поначалу не смог объяснить причину своего состояния. И вдруг его как током ударило. Он испытал дежавю; и как же сразу не догадался! Ему было так же тепло, уютно в те блаженные времена его бродяжничества. Он бы ничуть не пожалел о том, если бы вдруг в ухмылке искривилось пространство-время, оставляя его за бортом – в великоватой одежде, с полторашкой пива в одной руке, с сигаретой в другой, с глазами, в которых отражались искры огня, разведенного в бочке. Его душа сгорбилась, принимая хлесткий удар тоски. Он возненавидел того человека, который отловил на улице его, Дикарку, Михея, отмыл их. Он вдруг сравнил самого себя с червонцем. Он стал другим, когда прошел процедуру очищения; что-то с него слетело, что было неизбежно, что-то добавилось. Из этих двух «инкубаторских» лет и пары месяцев вне его «егозы», он только несколько дней был по-настоящему счастлив. В Италии ему на плечи не давил груз спецзадания. Ему казалось, он не разведчик, а самый что ни на есть настоящий маунтинбайкер, причем состоятельный, позволивший себе несколько дней активного отдыха за границей... Лишь один раз их остановил полицейский патруль. Осмотрев горные велосипеды и проявив к ним недюжинный интерес, полицейский отпустил байкеров: «Все в порядке. Звонки работают». У него было отличное чувство юмора.
Скоблик не удержался и, разломав несколько тарных ящиков, разжег в бочке костер. Языки пламени переплелись с лунным светом, пялившимся в пустые глазницы окон, и создавалась странноватая атмосфера соединения двух миров, горячего и холодного, многоцветного и серого. Они были разными, но тот и другой несли свет.
Когда Скоблик увидел Михея, как будто чья-то рука сжала его сердце. Как перед смертью, перед ним пронеслась та часть жизни, в которой был Михей, и это была лучшая часть. «Жаль, что место ей – в помойной яме», – усмехнулся Скоблик.
Михей остановился посреди помещения, в шаге от очага. Скоблику не составило труда догадаться, отчего Михей морщится: встреча здесь, в заброшенном здании, грозила обернуться для него новыми проблемами, поскольку все злачные места не остаются без внимания милиции. Да еще Скоблик разжег костер.
