Лезвие на миг заслонило от взгляда солдата ставшее красноватым солнце и пропало из виду...
Не сразу, а в несколько приемов, словно держал в руках ножовку, Ахмед перерезал десантнику горло.
* * *
– Ты жрать хотел, – напомнил Индус, с усмешкой поглядывая на генерала.
Зубахин ответил с задержкой:
– Не сейчас. Позже.
– Позже все остынет. Хотя ты можешь подождать своего человека.
Все происходящее затмило разум генерала. Если бы не Рустэм, он бы не вспомнил о своем помощнике Андрее Столярове, который с утра копался на частном аэродроме, готовя группу десантников из диверсионного центра к показательным прыжкам с парашютом со сверхмалой высоты. Если эта скоротечная групповуха кого-то и взбодрит, то не его, Евгения Александровича Зубахина.
Но зря он казнил себя: к вечеру, когда «Як-40» вытряхнул из своего чрева полтора десятка парашютистов, к нему снова вернулся аппетит и частично – настроение. Окончательно поправить дела помогла бы бутылочка любимого «Мукузани».
Глава 9
Первые результаты
25
Чеченская Республика, 21 ноября
На высокую просторную палатку с двойными стенками майор Казначеев спокойно смотреть уже не мог. А находиться внутри ее было сущим мучением. Как мог Алексей успокаивал себя деньгами, которые «капают», пока он здесь. Отзовут его из командировки – и он значительно в них потеряет: шеф рассчитывался со своими подчиненными со строгостью бухгалтера и расчетливостью нормировщика. Но на него грех жаловаться. Он регулярно передает деньги «рядовому составу» – разведчикам первого расчета и не догадывается, что майор Казначеев присваивает их себе, это довольно значительная сумма. Алексей ковал деньги согласно поговорке, ведь скоро чеченская наковальня может остыть.
Официальное уведомление о гибели своего подчиненного Казначеев получил в штабе группировки, куда его вызвали и где он в течение часа отвечал на вопросы офицера особого отдела подполковника Николая Сергеева. А затем по делу его обстоятельно просветил майор Тавров. Вернувшись в расположение роты, Алексей вызвал к себе в палатку, которую называл бедуинской, лейтенанта Скумбатова. У командира роты было что сказать одноглазому и, главное, как сказать.
– Принимай расчет, Саша, под свое крыло.
Лейтенант прищурил глаз. Ничего хорошего от спешного отъезда Заплетина в маленьком отряде не ожидали. Все бойцы надеялись получить объяснение из первых рук, от Запевалы. «Вон оно как, оказывается», – подумал Один-Ноль, на все сто уверенный, что Вите Заплетину для того и дали краткосрочный отпуск, чтобы он из него не вернулся.
– А где Запевала? – спросил Скумбатов, не дождавшись скорого ответа. На лейтенанте была темно-зеленая майка с желтоватыми пятнами от «белизны»: это сердобольные связистки решили обстирать разведчиков и по ошибке бросили майку Александра в таз с женским бельем.
– Заплетин не смог самостоятельно справиться с заданием. – Выдержав паузу, ротный пояснил: – Пришлось помочь ему. Похороны послезавтра.
– Чьи похороны? – Один-Ноль подался вперед. А ведь знал ответ и не смог сдержать себя. – Чьи похороны, я спрашиваю?
– Твоего бывшего командира. Нашли Заплетина в лесочке, с простреленной головой. И ты, Саня, не доводи себя до такого состояния.
Сейчас майор говорил совсем другим тоном. В том далеком январе, когда все только начиналось, он просто отдавал приказы – обычным своим, суховатым голосом. А сейчас интонации ротного изменились до неузнаваемости. В них появились угроза, власть, высокомерие. Все в открытую, в глаза.
Шрам на щеке Скумбатова побелел, и лейтенант еле сдерживал себя, сжав кулаки.
– Слушай, майор...
Казначеев остановил его жестом руки:
– Думай не только о себе, лейтенант, про бойцов своего расчета не забывай. Теперь ты отвечаешь за них. Полностью, – выделил последнее слово Казначеев. – На эту тему я беседовал с Заплетиным. Но Витя не удовлетворился – видно, позу я принял несмелую и откровенную. Тогда он поимел разговор с начальником направления. Тавров переслал его дальше по инстанции, к полковнику Генштаба. Сколько можно, лейтенант? Ведь я могу плюнуть на тебя. А это будет означать одно: ты и твои бойцы – преступники. Просто преступники без «крыши» над головой. Сортировать их никто не будет – мол, семейный, холостой, одинокий.
Скумбатов с ненавистью глядел на майора, который в своих угрозах дошел до крайности.
– У Найденова два ребенка? Два. Два «найденыша». У Евдокимова два? У тебя один? Так что держи голову выше, Саня, и не доводи до того, чтобы очень большие люди – ну очень большие! – не выкинули тебя из-под опеки. Пока твоя работа продиктована моими устными приказами – ты человек, живой человек. Не лишай себя протекции. Приказ на тебя в строевом отделе готов. Так что иди, познакомь своих бойцов с новым командиром. Будь им заботливым отцом, Саша.
Когда Скумбатов в полном молчании покинул «резиденцию» командира роты, Казначеев, довольный, улыбнулся. Ему было плевать на этих идиотов – дохлого Заплетина, пока еще живого Скумбатова, остальных одиннадцать душ в расчете.
Чеченская наковальня остынет – это факт, но майора ждал приказ о повышении и уютный кабинет на троих во втором отделе штаба армии. И там, где длинные коридоры и просторные кабинеты не переносят шума, забудутся одноглазке и ущербные разведчики, вонь общего туалета, сырость и холод палатки, изжога от жирной тушенки... Там будет покой, к которому сейчас мысленно так стремилось существо по фамилии Казначеев.
26
Москва, 25 ноября, суббота
Почти все свое рабочее время Эйдинов проводил за изучением документов и начинал полушутливо сетовать на слишком активную оперативную работу своих сотрудников. Часть документации, правда, он отметал сразу и складывал на столе справа от себя. Интересующий его материал лежал в центре, под светом настольной лампы.
Почти все бумаги касались учебного центра полевого командира Давлатова. И полковника, и генерала Прохоренко в показаниях Виктора Заплетина прежде всего заинтересовала деятельность некоего высокого российского чина, который преподавал на базе исламистов секретные дисциплины. За ним закрепили псевдоним Консультант. Прохоренко даже доложил свои соображения, может быть, преждевременные, в аппарате Совета безопасности страны, где неожиданно заинтересовались делом. Наверное, как один из руководителей Управления военной контрразведки, он не имел права полагаться лишь на интуицию, но, с другой стороны, очень хотелось верить, что перед ними структура, по принципу схожая с «обычной» организованной преступной группировкой, что как таковые руководители главков Генштаба, в частности ГРУ, в этом деле не замешаны. Эйдинов привык считать, что государственные интересы превыше всего. В лучшем случае дадут на откуп какую-нибудь пешку в папахе, и все дела.
