После внезапного откровения Сунцова Резаный стал смотреть на товарища по-иному. Только смотреть, сутки – что для словоохотливого легионера было целой вечностью – вообще не обмолвился с ним ни словом. Наконец, по обыкновению, Лешу прорвало. Ему не давала покоя пара вопросов, и он начал задавать их в лоб, присев на кровать Сунцова.
– Скажи-ка, Коля, а на кой хрен тебя зачислили в наш отряд? Ты кто – летчик. Пусть даже ты необыкновенный ас. Надеешься обеспечить нам поддержку с воздуха?
Резанов и сам знал ответ на свой вопрос: район проведения операции хорошо знаком Николаю. Там, на севере Пакистана, находится один из тренировочных лагерей по подготовке пилотов. Никакая подробная карта не даст полного представления об особенностях местности, объектах, коммуникациях и прочее, включая охрану, которая качественно за последние три-четыре года не претерпела существенных изменений. Он спросил лишь для того, чтобы, отталкиваясь не от вопроса и даже не от ответа на него, поскольку Николай промолчит, задать следующий, главный вопрос. Что и сделал, заглядывая в выразительные зеленоватые глаза товарища:
– Выходит, ты снова выступаешь против своих... – Алексей многозначительно покивал. – А потом, рассказывая про свои очередные подвиги, опять пустишь слезу. Только у себя на родине ты не услышишь: “Молодец, Коля! Слава тебе, Коля!” В лучшем случае, послушав, как ты геройски дрался на суше, тебе скажут: “Ну и дурак”. Мой тебе совет, Николай: оставайся Самиром, или как там тебя “подрезали”? Абделем? Возвращайся, пока не поздно, в свой каменный век.
– Ты прав, – спокойно заметил Сунцов. – Но я устал. Устал от всего – от своих имен, от вечной войны. Мне всего сорок, но осталось недолго. Нельзя пережить ни одну войну, она умирает вместе с тобой. Наверное, это справедливо. Вот ты воевал в Афганистане, на Северном Кавказе. Ты резал и душил. Тебе не кажется, что ты продлеваешь свою жизнь? Копишь в душе войны и конфликты. В тебе человеческого осталось только имя. Кроме как воевать и убивать, ты больше ни на что не способен. Тебе, как тому американскому летчику, нравится эта работа. Только ты не кричишь об этом, а молча убиваешь. И последнее: я не воевал против своих.
Резаный скривился, чуть обнажая крепкие зубы.
– Все это лапша – свои, мои. Рано или поздно они доберутся до тебя. Не боишься соплеменников из Пакистана или Саудовской Аравии?
– Не боюсь. Я – наемник. И этим все сказано. Я знаю, на что иду. Как и ты, не так разве? Наша жизнь в руках бога.
– Аллаха, – ты хотел сказать.
– Нет, просто бога. Потом, ты сказал – свои. Однако награждали меня не террористы, чью базу мы собираемся ликвидировать. Так что для меня указ ООН – одно, для тебя – другое.
– Слушай, – не унимался Алексей, – а если бы эту работу тебе предложили от имени НАТО, согласился бы?
– Ты хочешь узнать слишком много за один день, – слабо улыбнулся Сунцов, подводя черту под разговором.
Резанов встал и потянулся.
– Ладно, Николай, наговорились до блевотины. Пойду в спортзал, разомнусь. Лена! – крикнул он, не поворачивая головы. – Пошли пободаемся. После примем горячий душ. Или ты по ледяному тащишься?
Гущина помедлила с ответом. Зевнув, она встала с койки и подмигнула Сунцову. От матери ей достались темные глаза, полные чувственные губы, а остальное, включая коренастую фигуру и светло-каштановые волосы, – заслуга отца. Стрижена коротко, едва ли не под ноль.
– Пошли. – Гущина, усмехаясь, подергала замком “молнии” на комбинезоне, недвусмысленно намекая Резаному на его недавнее поражение.
– Можно, я понесу тебя на руках? – спросил он.
– Можно, – кивнула Елена. – Если выиграешь.
– Все слышали? – встрепенулся Алексей, призывая “гусей” в свидетели. – Что я с ней сделаю!..
В спортзале Резанов предстал перед Еленой Ван Даммом: в майке без рукавов и облегающих трусах, которые отчетливо выделяли его мужское достоинство. Невысокий и мускулистый, подвижный и хорошо координированный, Леша ленивой демонстрационной походкой сближался с противником и, дурачась, изображал руками широкие пассы и беззвучно разевал рот.
Доизображался до того, что непозволительно сблизился с Еленой, держа ноги прямыми, и хотел просто толкнуть ее, завести, потому что она вела себя пассивно. Но только до этого мгновения. Неожиданно, резко поворачиваясь к русскому Жан-Клоду спиной, она вынесла правую ногу вперед и подбила ею правую же ногу противника немного повыше колена. И продолжала тянуть его в сторону своей атакующей ноги, проведя красивый бросок “подхват отшагивая”.
Резаный больно ударился спиной, однако попытался сбить Елену ударом ноги. Но девушка легко скользнула назад и молча ждала противника.
– Поймала на контратаке, – небрежно пояснил Леша болельщикам, вставая. – Самой напасть слабо?
Теперь их роли поменялись: Елена медленно сближалась с противником, низко склонив корпус и держа руки в стороны, а Резаный, пытаясь угадать ее действия, надумал ответить тем же – контрприемом, чтобы не оставаться в долгу, показать, что и он прилично владеет техникой рукопашного боя; реабилитироваться наконец в глазах “стаи”, которая начала тихонько гоготать.
Гущина, лишь немного уступая противнику в силе, имела преимущество в гибкости, была более быстра. И снова Резанов, продолжая медленно отступать, не успел среагировать на змеиный бросок Елены ему под ноги. Схватив его за обе пятки, она резко рванула противника на себя-вверх и, выпрямляясь, провела очередной бросок. Падение Резаного снова пришлось на спину.
Леша завелся, отбросил все мешающие ему мысли о контрприёмах, реабилитации и прочей ерунде. Ритмично покачивая корпусом и держа руки у подбородка, он пошел в атаку. И Гущина сменила тактику, она встречала соперника не в борцовской стойке, а с прямой спиной. Она ловко уходила от ударов, смещаясь в сторону. В основном – вправо, что не осталось не замеченным для Резаного. Он использовал этот небольшой огрех в работе соперника и поймал Елену на противоходе, со всей силы заехав ей левой в челюсть и резко сближаясь.
Получив ощутимый удар, Гущина оказалась в прямой стойке и попыталась захватить противника, навязывающего ближний бой, за шею. Тут уже Резаный показал класс. Подшагнув и присев, он захватил изнутри бедро девушки. И, выпрямляя ноги и прогибаясь, легко оторвал ее от пола, повернул головой вниз так, что голова Елены оказалась у него между ног (наверное, с умыслом), и опустил девушку головой на пол, отбрасывая от себя ее ноги.
Алексей действовал жестко, даже жестоко; как женщине, но не как более слабому противнику, мог бы смягчить падение. Выждав несколько секунд, за которые успел прослушать неодобрительный гул болельщиков, он опустился перед девушкой на колено и подхватил ее с пола. Держа на руках, горячо прошептал, едва ли не касаясь своими губами ее приоткрытых губ:
– Как и договаривались.
– Когда-нибудь я убью тебя, Резаный, – простонала Елена, вынужденно обхватив шею парня.
