– Знаю, что он работает на хозяина, встречается с Виктором Христовым.
– Все?
– Да. Я не любопытный.
– Так я удовлетворю твое любопытство. Он убийца и террорист, находится в федеральном и международном розыске. И вот за связь с ним тебе грозят большие неприятности. Так что не рыпайся даже мысленно. Твоя хозяйка прогуляется с нами, а вам компанию составит мой товарищ.
Никольский подмигнул Латышеву и позвонил товарищу в машину.
– Витя, мы выходим. – После отдал команду Hope: – Одевайся, поедешь с нами.
Обычно Нору опекали два человека, и сегодня вроде бы ничего не изменилось. Впереди нее по лестнице ступал человек спортивного телосложения, позади раздавались шаги второго. Не изменилось количественно. Качественно – на двести процентов. Минус двести. Телохранители, оставшиеся в квартире, уже не те, сами готовы расправиться с хозяйкой.
Никольский спускался последним, неслышно, как тень. Он назвал Марка наемным убийцей, но сам больше походил на роль киллера: светло-серые, почти прозрачные глаза, через которые отчетливо можно прочесть его мысли; слабо очерченные губы говорят: “Нам плевать”; сломанный нос тоже кое о чем мог порассказать.
“Все шло к тому, – думала девушка, – что Марка скоро не станет, за нее, а значит, и за него взялись всерьез”. Ее визит к полковнику Гришину начал давать свои результаты. “У тебя есть условия?” – спросил ее Гришин. А она, испытав чекиста хищным взглядом, в упор изрекла: “Только одно: Марк”.
На него объявлена охота, и скоро его не станет. Да, она хотела освободиться от Марка, но только не таким образом. А когда это желание пропадало, ответа на свое поведение Нора не находила.
“Пришли шантажировать меня?”
“А вы посмотрите на меня еще раз. По-вашему, именно так выглядят шантажисты?”
Нет, они выглядят по-другому. Вот как Никольский, который услужливо распахнул перед ней дверцу машины и глумливо осведомился: “Ты где любишь, у стенки или с краю?” Как Латышев и какой-то Виктор, который занял место за рулем.
Грязный шантаж – вот главные правила любой их игры. Игру принимают – а куда деваться? – некоторые готовы на все, лишь бы заполучить копии видеопленок, негативы и фотографии, другие компрометирующие материалы; расстаются с деньгами, уходят с высоких постов – кто добровольно и прилично одетым, а кто силком и сверкая при этом голым задом. Не надо ничего изобретать, все давным-давно придумано, стоит лишь набраться смелости.
Как набрался ее Виктор Христов, “первый помощник” Кесарева. При случае тянет из девушки жилы, тянет в постель, мразь! Животное! Для Бориса Нора – минская студентка, провалившая экзамены и подыскивающая работу в Париже. Только на Пляс до ля Мадлейн предлагают услуги уже трудоустроенные барышни.
Ах какое было начало: “Разрешите вас ангажировать?” А продолжение прозвучало совсем уж загадочно: “Для моего босса”. А чуть грубоватый намек так или иначе вселял какую-то надежду: “Только не говорите ему, что вы с Пляс де ля Мадлейн. Он не любит этого”. Кто она и как очутилась в месте, где за один раз берут триста долларов? Студентка уже с высшим образованием и провалившаяся в местном университете?.. Какие же французы сволочи!.. “Вот так и скажите моему боссу”.
Она сказала так убедительно, что Кесарев сумел завалить ее лишь через неделю с лишним. Через десять дней. А подонок Христов разложил ее на сиденье своей машины в тот же вечер. Козырь, что ни говори, но Виктор имел масть покрупнее.
– Эй, ты, оглохла?.. – Никольский взял девушку за плечо. – Я спрашиваю: ты справа обычно сидишь или слева?
– Как сяду, – неожиданно грубо отозвалась Элеонора, вспомнив свое боевое прошлое. Усмехнувшись, пояснила капитану Никольскому более доходчиво: – Вот как сяду, так для меня и обычно. Ну, чего ты рот разинул? До аэропорта мы еще не доехали.
Никольский хлопал по-осеннему желтыми и редкими ресницами и молчал.
Нора щелкнула пальцами:
– Дай сигарету. Обычно в машине я курю.
– Мираж, – наконец-то выговорил Олег, угощая девушку легкой “Явой”.
41
Латынин прошелся по просторному залу своего загородного дома. Срубовой, похожий на терем, он отличался от соседних коттеджей. Атмосфера внутри всегда здоровая, девственно чистая. Пахнет сосновой смолой, кедром, чуть-чуть – дымом. Вместо камина, который испортил бы интерьер, у стены печка с изразцами, топится при открытой дверце, что в общем-то походило на камин.
Генерал поддерживал спортивную форму, каждое утро делал пробежки, вставал к всевозможным тренажерам, порой изматывал себя физическими нагрузками. Один раз услышал по телевизору язвительное замечание Артема Троицкого, который на дух не переносил качков. Для чего, вопрошал он, издеваться над собственным телом? Чтобы выхлопотать никчемный десяток лет – от восьмидесяти до девяноста – и прожить этот отрезок в старческих мученьях?
Рациональное зерно в его словах было. Занимаясь спортом, в пятьдесят ты выглядишь на сорок, а в семьдесят тебе неожиданно стукнет девяносто или сразу сто. Кувыркнулся с копыт на койку и начинаешь гнить. Десять лет неподвижного разложения, вонь, кровавые пролежни, мази, компрессы, ненавистные взгляды родственников, шепот, а когда и крик: “Когда он наконец сдохнет!”
Впору заранее возненавидеть своих родственников и назло им качаться, качаться и еще раз качаться, чтобы отравить им жизнь в конце своего долгого умирания. Да, умирания. Долгий процесс умирания, отлично сказано.
Постояв у потрескивающих в огне поленьев, хозяин прислушался к шуму в прихожей. Как подъехала машина с его агентами, он не слышал.
Юрий Семенович отпустил их, когда невозмутимая девушка без приглашения прошла к дивану и села, положив ногу на ногу. Она была в длинном ярко-зеленом пуловере от Армани и расклешенных джинсах “Ли”, на ногах стильные высокие ботинки на шнурках, волосы убраны под неизменную косынку. Генерал оценил гармоничное соединение семидесятых и начала нового века в одежде женщины едва различимым кивком и приподнятой бровью.
Когда Кесарев еще мог свободно передвигаться по России, на его спутницу завистники реагировали поднятым большим пальцем: “Класс!” Завистницы выставляли средний: “Сука!” Многие голосовали консолидирование: “Классная сука!”
“Классная сука” отлично разбиралась в драгоценных камнях. Сейчас ее безымянный палец венчал перстень с бриллиантом в три карата и диаметром без малого десять миллиметров. Ослепнуть можно и от блеска сережек.
Не одна она такая, есть тысячи привлекательных и сексуальных. Но те разобраны по своим местам и территориям, у каждой свой контингент обожателей и завистников. Вроде как в дикой природе, пришел к выводу генерал.
– Что ж вы, милая, – начал он иронично, – не обратились в милицию, когда узнали о готовящемся покушении на вашего мужа?
– Я подумала, что будет лучше, если я пойду вам навстречу. Сейчас жалею об этом: ваши люди хамы и грубияны, – отчеканила девушка. – Для чего они привезли меня к вам? Кстати, кто вы такой?
