– До свиданья, Серенький. Я буду без тебя скучать.
Они перебросились еще несколькими фразами, затем Аня приблизилась к отцу. Валентин выглядел плачевно: грязные стоптанные ботинки, засаленные брюки, черная потрескавшаяся куртка из искусственной кожи. Лицо его обрюзгло и постарело. С развалом фабрики распался и трудовой совет – вершина карьеры Валентина. Там Валентин был на месте: он умел и складывать деньги, спущенные государством, и делить их между работниками. Другое дело – зарабатывать самому, найти свою нишу в рыночных условиях. Валентин оказался не удел, как и Иветта. Но Иветта никого не винила, разве что себя – за недостаточную активность. Валентин же завистливо брюзжал, глядя на хорошо одетых людей, огульно называл всех ворами. Отец выглядел более жалким, чем мать, и в этом Анна тоже винила Иветту. Дочь сердечно обняла отца, с Иветтой же попрощалась сухо.
– Желаю счастья с твоим Ван – Гогом, – процедила она, едва прикоснувшись сжатыми губами к материнской щеке.
Иветта чувствовала себя как на похоронах. Только непонятно было, кто умер. Скорее всего, остановилась жизнь в ней самой.
* * *
На привокзальную площадь Соловьевы вышли вместе. Сергей хотел подвезти родителей, но Валентин отказался за себя и за Иветту:
– Поезжай один, Серый. Нам с мамой надо еще пообщаться.
Сергей ушел. Иветта удивленно смотрела на Валентина. Она полагала, что на сегодня общения уже достаточно. У вокзала, недалеко от застывшего на броневике бронзового вождя пролетариата, размахивал красными знаменами коммунистический пикет. Валентин купил у пикетчиков свежую газетку и сунул ее в карман.
– Будет еще и на нашей улице праздник! Верно, Ива?
Иветта не поддержала надежды Валентина. Хотя ей жилось непросто в новых условиях, возвращаться к очередям и талонам она не хотела.
– Так что ты хотел мне сказать, Валя? Почему не дал уехать с Сергеем?
– Пойдем посидим где-нибудь, у меня разговор к тебе есть. Правда, я сейчас на мели, приличное заведение не по карману. Поищем пирожковую попроще?
Иветта кивнула, ее кошелек тоже был тощ. Они покружили по ближайшим улицам, но дешевых заведений не обнаружили. Вернулись на вокзал. В дорожном буфете купили по стаканчику растворимого кофе и паре черствых пирожков. Присесть было негде. Не сговариваясь, прошли в зал ожидания. Там с трудом отыскали два свободных места. Было шумно и неуютно. Рядом молодежь тянула пиво из бутылок и не замечала неудобств, но Иветта чувствовала себя униженно. Питаться на Вокзале – не то что ожидать поезда.
– Знаешь что, Ива, – сказал Валентин, с жадностью заглатывая пирожок, – у меня предложение: давай снова вместе жить. Мы уже не молоды, что там былое вспоминать. Каждый наделал ошибок. Жизнь нынче трудная, оба без работы оказались. В твоей квартире будем жить, а мою сдадим, получим деньги. Сейчас многие так поступают.
– Я ничего не понимаю, Валя. У тебя есть жена, маленький ребенок. При чем здесь я?
Валентин доел последний пирожок, вытер засаленные губы жесткой салфеткой, скомкал ее и засунул под сиденье. Иветта выковыряла грязную бумажку из щели, встала и отнесла к урне. Валентин поморщился: опять воспитывает. Может, зря он затеял этот разговор? Впрочем, выхода у него нет.
– Я понимаю, ты будешь злорадствовать, но Света от меня ушла, ребенка забрала. Вернулась к прежнему мужу. Раньше-то я был на коне, а как выпал в осадок – понятное дело, к чертям собачьим. Первый-то муженек новым русским обернулся, свою фирму открыл. Другие при таком раскладе молодух заводят, а этот старушку свою вернул.
– А сколько лет старушке-то?
– Тридцать пять уже сравнялось.
– Возраст солидный, ничего не скажешь, – усмехнулась Иветта.
– Ну вот я и подумал, – продолжал Валентин. – Они восстановили семью, почему бы и нам тоже…
– Эту тему я продолжать не хочу, – перебила его Иветта.
Ты всегда была сухарем, – горестно заключил Валентин. – Я особенно и не надеялся на твое согласие, честно говоря. Придется мне по второму варианту действовать.
– Действуй хоть по десятому, но меня оставь в покое.
– Я решил: если с тобой ничего не получится, продам квартиру и вернусь в родные места. Там дом от родителей остался, земля. Говорят, скоро она будет в цене: все колхозные земли сложат, потом поделят. Свой пай смогу с выгодой продать или сдать в аренду, там посмотрю. А может, сам фермерское хозяйство заведу.
Иветта безучастно слушала фантазии Валентина. Те злополучные шесть соток он продал и в погоне за шальной прибылью накупил акций сомнительного фонда. Фонд вскоре рухнул, как и множество ему подобных. Об этом ей рассказал как-то сын. У Валентина не осталось ни участка, ни денег. Неудивительно, что Светлана ушла: сейчас в цене деловые мужчины, а не инфантильные фантазеры. А Глеб? Он ведь тоже не силен в бизнесе, тоже мечтатель. Но любимому человеку Иветта тут же нашла оправдание. Глебушка парит в мире духовных грез, а мысли Валентина крутятся вокруг денег. Но деньги надо зарабатывать, а не грезить о халяве. Поймет ли Валентин эту истину?
Так и не услышав оценки своих планов, Валентин замолчал. Затем обратился с конкретной просьбой:
– Ива, я хочу у тебя одолжить небольшую сумму. Продам квартиру – рассчитаюсь со всеми долгами, тебе в первую очередь верну. Мне две-три недели продержаться только. Не поверишь, я сейчас пивные бутылки в скверах собираю, на них и живу.
– Почему же не поверю? Только денег у меня, Валя, нет. Да и откуда?
– Попроси у Сереги.
– А что же ты сам к нему не обратился? Сегодня был удобный случай, а на меня ты только время зря потратил.
– Серега мне не даст. Я однажды подвел его. Так получилось. Он просил меня партию бумаги закупить для этикеток, а я решил в оборот пустить эти деньги, ну и погорел. Попроси у него ты, только не говори, что это для меня.
Иветта обещала в последний раз посодействовать бывшему мужу.
Вставая с пластмассового кресла, Валентин обронил:
– А дочка наша – какая молодец! Не каждого в заграничный университет посылают. Я ей всегда говорил: учись как следует, тогда и деньги будут.
– Да. Молодец, – отозвалась Иветта, с горечью подумав, что дочь слишком буквально приняла наставления отца. Математика для нее давно стала источником заработка, а не предметом бескорыстной любви.
* * *
Вернувшись домой, Иветта услышала мужские голоса. Первый принадлежал Глебу, второй Сергею, сыну. Иветта обеспокоилась: она так оттягивала их знакомство, и вот они встретились без ее участия! Хозяйка разделась, вошла в кухню.
Мужчины оживленно разговаривали. На столе стояла початая бутылка водки и немудреная снедь: колбаса и копченая сельдь на развернутой магазинной бумаге.
– Ты что же, мама, скрывала своего рыцаря? – спросил сын, от выпитого спотыкаясь на бугорках согласных звуков.
