Я сидела на широкой теплой скамье. В желтоватом мареве передо мной возвышался Артур в небрежной позе философа с переплетенными у груди руками. Почему накануне он стеснялся показать себя? Да, слегка полноват, но мускулы грудной клетки достаточно развиты, да и животик выпирает не слишком. Я опустила глаза к полу и вновь скользнула ими – теперь снизу вверх: крепкие ноги, слегка поросшие волосами, упругие, хотя полноватые бедра. И выше. О-о-о! Вздрогнул, пришел в движение... Еще секунда, и Артур чуть ли не прыжком приблизился к моей скамье – я подалась назад. Но он схватил меня, как игрушку, утвердил на своих коленях, с силой прижал к себе. Я откинула голову назад и отдала себя в его руки. Артур был неподражаем, а я потеряла ощущение реальности.
Спустя бесконечность его руки осторожно вернули меня на скамью. Я открыла глаза. Мы оба вспотели от тепла, разлитого по сауне, и от охватившего нас экстаза. Я прислонила голову к его плечу и вдруг заметила на его руке расплывшееся синее пятно. Чуть отстранясь, я распознала его – солнышко с буквой «Д» в центре. Я вспомнила эту татушку и растерянно молчала. Потом неуверенно произнесла:
– Ты сделал такую же наколку, Арт, какая была у Вити?
Артур медленно покачал головой:
– Долечка, мне давно следовало признаться: я не Артур, я и есть Витя.
Вот почему вчера он погасил свет в спальне, почему не хотел идти со мной в сауну, почему стоял, так нелепо скрестив руки у груди. Пытался отдалить момент признания!
Вселенское разочарование охватило меня: даже не было желания выяснять детали. Мы возвращались из сауны в полном молчании. В вестибюле Артур-Витя сказал, чтобы я шла в номер, а он забежит в магазин.
Спустя полчаса, забыв про намерение посетить видеосалон, мы сидели напротив друг друга за маленьким столиком, приставленным длинной стороной к стене. Бутылка коньяку и несколько салатов на прощальный ужин.
Все было в номере так, как утром, и все уже не так: сдвинутые вместе кровати – наше самоуправство, но «нас» ведь больше нет. Мебель надо расставить как прежде: кровати врозь – тумбочки между ними. Да и следует ли оставаться здесь на следующую ночь?
Артур-Витя плеснул в чайные стаканы коньяку. Не чокаясь и не вымучивая тосты, выпили. Я со скукой смотрела на своего визави: жиденький клочок волос на темечке, придавленная переносица, неуверенность во взгляде, по-бабьи расплывшаяся фигура. Нелепый облик слабовольного мужчины. Как я могла принять Витюшу за его брата Артура? И ведь поначалу я заметила, что в его лице проступают Витины черты, но вот что значат настрой и ожидание!
– Но ведь ничего не изменилось, Долька! – почесывая затылок, бормотал Артур-Витя. – Я все тот же! Ведь тебе было хорошо со мной вчера?
Истинный Артур никогда не стал бы оправдываться, он всегда чувствовал за собой правоту. Мне не хватало уверенности в словах Вити. Хотя я пребывала вместе с ним в счастливом полете почти сутки, теперь они казались мне просто сном. Пробудившись, я не смогла удержать ускользающие ощущения счастья. Я запивала горечь разочарования коньяком, а Витя продолжал рассказывать, как получилось, что он назвался именем брата.
Правдой было то, что братья учились за границей в университете и оба не слишком утруждали себя учебой. Настоящий Артур, как и в отрочестве, много времени отдавал спорту, перепробовал много занятий и любил приударить за девушками. А Витя пропускал лекции, загоревшись идеей стать великим писателем. Он сошелся с кружком студентов-литераторов. Пытался писать на английском, чтобы получить мировое признание и быть лучше понятым иностранными сверстниками. Однако более-менее складно изложить свои мысли удавалось только на родном языке.
Родители оплачивали сыновьям учебу и проживание, а на карманные расходы братьям приходилось подрабатывать самим. Оба владели словом, но Артур предпочитал факты, потому ему удавались статьи и репортажи – их через отца он пересылал в московские газеты. А Витя корпел над переводами, испытывая комфорт от пребывания наедине с книгой.
Позднее отца перевели в Югославию, и Артур, легкий на подъем, поспешил следом. В многострадальной стране уже шла гражданская война, уже взрывали и стреляли по всей территории. И Артур начал писать репортажи с места боевых событий, а затем влился в братство волонтеров восточноевропейских стран, встал в их ряды на защиту сербов.
Съездил в Белград и Витя, но военная стезя его не привлекала. В тот приезд он повидал Артура. Возмужавший, повзрослевший Артур дружески похлопал брата по плечу. Кратко сказал, что все у него в порядке. Что планов на будущее пока не строит и что сейчас его главное дело – борьба за справедливость. Это была их последняя встреча.
Витя вернулся в Прагу и продолжил овладевать писательским мастерством. Он писал теперь книги только на русском языке и рассылал рукописи в российские издательства, но до поры до времени безуспешно.
Когда начались натовские бомбардировки Белграда, отец потерял связь с Артуром. А еще через какое-то время до него дошла весть, что старший сын погиб. С этого момента отца начали одолевать всякие хвори, да и возраст уже становился помехой для нелегкой работы репортера в горячей точке. Заслуженного газетчика отозвали из Белграда. Он вернулся в Россию, оформил пенсию.
К Вите, в Прагу, известие о смерти брата пришло одновременно с долгожданным письмом из московского издательства: ему сообщили, что готовы издать его книгу. В память о брате Виктор взял псевдоним Артур Палецкий, хотя для тех, кто прежде знал его, разумеется, оставался Виктором.
Однако гонорар за первые книги был символическим, и отец, выйдя на пенсию, уже не мог помогать взрослому сыну, живущему за рубежом. И Витя, промаявшись еще несколько лет на случайных заработках, в конце концов тоже вернулся в Москву.
А здесь книги Артура Палецкого уже были известны в определенной аудитории, и в новой тусовке автора стали называть не иначе, как Артур! Настоящим именем – Виктор – писателя называли только родители да бабушка.
Коньяк постепенно окутал меня спасительным теплом и смягчил горечь разоблачения лжеАртура, поэтому я сказала примирительно:
– Хорошо, пусть так: ты взял псевдоним для книг и для посторонних людей тоже стал Артуром, но почему мне-то ты не открыл свое настоящее имя?
– Я помнил, как ты относилась в школьные годы к Артуру и как – ко мне! Проведя параллели, не слишком рассчитывал на твою взаимность. Я-то тебя никогда не забывал. Хотя и встречался с другими девушками, всегда искал на тебя похожую. Потому, возобновив наши отношения, и назвался Артуром. Думал, что, когда ты избавишься от предвзятости, узнаешь меня получше, полюбишь, тогда и скажу правду. Извини, что использовал твой детский потенциал чувств. Не был уверен, что ты обрадуешься именно мне.
– Ты большой экспериментатор, – заметила я.
– Не обижайся. Я – писатель, мы все немного того.
– Писатели – чокнутые, психологи – чокнутые, – продолжила я его мысль. – А есть ли вообще нормальные люди?
