Вышла во двор. Мой «лимончик» поблескивал свежими каплями ночного дождя на капоте. Я протерла ветровое стекло и села в машину.
Мне тут и пешком до Московского вокзала полчаса ходу, но Витя просил меня приехать на машине, только не сказал, что он везет.
На площади перед вокзалом, несмотря на ранний час, было оживленно, но местечко для своего крохотули «опеля» отыскала. Успевала едва-едва. Бежала вдоль платформы навстречу подплывающему составу как чумовая, поскольку Витин вагон оказался в хвосте.
Из вагона один за другим выходили с чемоданами и сумками пассажиры, а Вити все не было. Отчего он замешкался? Или в последний момент передумал ехать, сдал билет? За фирменными занавесками купейного вагона по узкому коридору медленно продвигались фигуры пассажиров. Еще один показался в тамбуре. Опять не он! Бомжеватого вида мужик в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск, с седыми лохмами чуть ли не до плеч, спрыгнул на платформу и встал передо мной, кого-то поджидая у двери вагона. Он бесцеремонно загородил мне обзор. Пришлось отойти на шаг, однако я невольно скользнула по невеже взглядом. Он стоял с небрежно откинутой назад нечесаной головой, вскинув к небу скверно выбритый, пепельно-серый подбородок, и барабанил пальцами по висящей на боку сумке. И тут же увидела Витюшу! Он вышел из вагона, таща за собой чемодан на колесиках – опять, наверное, привез ворох книг, подаренных друзьями-писателями. И это весь багаж?
Мы обнялись с Витей, обменялись быстрыми, почти родственными поцелуями. Затем он отстранился и с непонятной мне болью во взгляде внимательно посмотрел на меня. Краем глаза я заметила, что лохматый седой мужик тоже не спускает с нас глаз.
Витя нарушил молчание, криво усмехнулся:
– Не узнаешь моего попутчика, Долька?
Я внимательно всмотрелась в обветренное, красновато-бронзовое лицо, с суровой складкой на переносице, подернутое серой щетиной. Седые лохмы сбивали меня с толку, направляя мои мысленные поиски в сторону старшего поколения. Отец Вити? Однако совсем не таким представлялся мне успешный журналист-международник. Губы незнакомца растянулись в широкой улыбке. Его рот оказался на уровне моих глаз. Я заметила, что у мужчины довольно приличные зубы и видимый ряд их был целехонек – выходит, не старик. Перевела взгляд на щелочки его глаз, прикрытых отечными веками. Такие отечные, несвежие лица часто бывают у законченных выпивох. Я продолжала недоумевать. Оценив наконец возраст – мужчине вряд ли больше сорока, – я поняла, что это не Витин отец. Может, его дружок-литератор, московская знаменитость? Приехал погостить в Питер? Пока я перебирала в уме обойму модных писателей, откуда-то из глубин вырывалась немыслимая догадка: полузабытая вмятина над переносицей, но теперь разрезанная надвое глубокой продольной морщиной, высокий лоб, обжигающие искорки во взгляде – они вылетали из амбразуры глазных щелей со скоростью автоматной очереди. И, подчиняясь шестому чувству, я тихо произнесла:
– Артур?! Ты жив?
– Что, милая Д-Д-олли, не узнаешь с-свое-го п-принца? – каким-то утробным голосом, заметно заикаясь, отозвался он. Совсем не его речь – прежде он был оратором хоть куда! – А я тебя сразу узнал, как из вагона вышел!
Артур взял меня за плечи и настойчиво приблизил к себе. Я вынужденно уткнулась лицом в грудь незнакомца, вдыхая сквозь выстиранную чьей-то заботливой рукой фланелевую рубашку запах крепкого табака, пота и неизвестной мне войны.
Когда мы втроем шли по платформе к выходу на площадь Восстания – толпа торопящихся пассажиров то и дело разбивала нашу тройку, – я спросила у Вити, почему он не сообщил мне о появлении Артура по телефону.
– Сам не знаю. Хотел посмотреть на вашу встречу. Вижу, ты узнала его, хотя узнать его невозможно.
– Что же с ним случилось?
– Сам расскажет, если захочет.
За те десять минут, пока мы ехали к нашему дому, Артур поведал свою историю. Воевал в добровольческом полку на стороне сербов, был контужен, ранен, попал в плен к тамошним боевикам. Несколько лет провел в плену, чуть ли не в земляной яме. Бежал, окольными путями через множество границ добирался до Москвы.
* * *
Увидев вместе с Витей еще одного мужчину, Галя вопросительно посмотрела на меня. Весть о том, что он оказался Артуром, братом Вити, ошеломила ее. Она засуетилась, сказала, что снова переберется в коридор, если для гостя потребуется комната. Но Артур пресек ее поползновение, решительно заявив, что девушке в коридоре не место, что сам превосходно перекантуется одну ночь на раскладушке – у него уже имелся обратный билет на завтрашний поезд.
Хотя вопрос со спальными местами решился быстро, напряженность, связанная с появлением Артура, не проходила. Когда мы все вчетвером сели завтракать, за столом повисло тягостное молчание. Я в задумчивости кромсала вилкой и ножом большой блин, отщипывая от него мелкие кусочки. Артур вообще ничего не ел, а редкими глотками вливал в себя густо-коричневый чифирь, самим себе и приготовленный. Он блуждал рассеянным взглядом по знакомым ему с детства предметам, а я, как загипнотизированная, следовала за ним: бабушкин буфет, чугунный утюг, медный таз для варенья. Прошло уже несколько месяцев, как я жила в этом доме, но только сейчас поняла, что я погрузилась в мир детства братьев.
Только Витя, казалось – невозмутимо, поедал блинчик за блинчиком, обильно сдабривая их сметаной, но тоже молча. Галя выпекала следующие порции, едва успевая поворачивать готовые блины на сковородке.
Затянувшееся молчание нарушил Артур:
– Я помню, как бабуля мне этим чугунным утюгом брюки на выпускной вечер отпаривала.
– А теперь кто вам брюки гладит – жена или сами научились? – живо обернулась Галя. Она наконец закончила кухарничать и тоже присела к столу.
– Теперь надобность в этой м-мороке отпала.
– А чем ты сейчас занимаешься? – попыталась и я подкинуть топлива в тлеющий разговор. Хотя в опухшем лице Артура, в его седых, непричесанных лохмах и трехдневной щетине уже заключался ответ.
– Мой братец стоит с протянутой рукой в подземном переходе, – бесстрастным тоном диктора ответил Витя. – Разве по его виду не ясно?
Галя, услышав этакую дикую новость, тотчас пристала к Артуру с расспросами. Сколько подают? Не гоняет ли милиция? Не стыдно ли просить, в конце концов? В качестве извинения за настырность добавила:
– Я уже столько месяцев не могу найти работы, может, и мне в нищие податься?
Артур, пропустив мимо ушей залп вопросов, откомментировал лишь последнее заявление Гали:
– Это не самый легкий хлеб, милая д-де-вушка. Не дай вам бог в лапы этой мафии п-по-пасть. – Он встал. – Спасибо за хлеб-соль, как говорится.
– Что ж вы ни одного блинчика не скушали? – растерянно заметила Галя.
Пришлось похвалить ее:
– Очень вкусные блинчики, Галочка! И тонкие, и нежные. У тебя особенный рецепт имеется?
Но Галя догадывалась, что рецепты ее никого за столом не интересуют – Артур ни единой штуки не съел, я едва одолела один блинчик – потому пересказывать рецепт выпекания блинов она не стала. Но, убирая Витину опустевшую тарелку, измазанную разводами сметаны, заметила:
