Наступил вечер. Последний перед возвращением в Ленинград. Долгая, трудная работа осязаемо превращалась в мимолетное воспоминание, которое каждый из студентов впитывал сейчас в себя, как губка дождевые капли. Длинный, сколоченный из серых досок стол под навесом сегодня, накрытый белой скатертью-простыней, имел торжественный, ресторанный вид. На столе Дымились миски с пловом. Краснели разрезанные пополам арбузы с черными как угольки семечками. Бутылки водки, несмотря на официально установленный в отряде сухой закон, в этот вечер открыто стояли на столе.
В памяти Лены четко запечатлелась лишь одна картинка начала свадьбы: жених и невеста у торца стола, невероятно нарядные среди дикой степи. Игорь в темной, облегающей его торс водолазке был похож на Гамлета в современных спектаклях. Длинные, до плеч, волосы усиливали это сходство. Невеста была в белом пышном платье. Лена сама помогала Оле шить это платье из марли, которую удалось выпросить у медсестры. Эта пара тогда смотрелась наряднее, чем молодожены в голливудских фильмах.
За неимением шампанского для первого тоста плеснули на дно эмалированных кружек сухого вина, которого было всего лишь бутылок пять на сорок человек. Лена, сидящая недалеко от новобрачных, заметила: Ольга не пила даже его. Она уже заботилась о будущем ребенке, который, по сути, и был организатором сегодняшнего торжества. Потом громко и дружно кричали «Горько!». Игорь и Ольга сблизили лица, и густые длинные волосы Игоря скрыли их поцелуй, как театральный занавес.
Это счастливое «горько» Лена залила водкой. Она одним махом, хотя с чудовищным отвращением, выпила полкружки. Спустя миг все окружающее как-то отдалилось от нее, сравнялось в помутневшем мозгу.
Одинаково значительным ей теперь казалось и звяканье ложек в мисках, и падающие каплями в уши слова Олега, и радостный смех счастливой Ольги. А рядом были еще какие-то ребята, и они тоже смеялись и наливали ей еще водки. Последнее приятное воспоминание — арбузный сок на щеках и даже на ушах; впиваясь в красную, сладкую мякоть, она ощущала себя этаким пищевым автоматом, у которого функционируют лишь рот и язык.
Потом Лена, шатаясь, шла по степи, и степь вставала перед ней горой. А сверху, с темного ночного неба, на нее падали яркие звезды. Каким-то образом она очутилась в чужой палатке, и прямо над ней нависла белобрысая голова Олега. Она слышала его прерывистое дыхание и вздрагивала от нежного прикосновения кончика его языка к своим соскам. Потом почувствовала легкую боль, вызванную резким проникновением Олега в ее тело.
Но приглушенная алкоголем боль быстро прошла.
Прошло и оглушенное состояние. Елена осознавала все ясно и отчетливо. Олег, лежа на боку, смотрел на нее долгим, немигающим взглядом. Елена не видела в темноте его глаз, но ощущала, что на нее направлены пронзительные лучи. Неожиданно лучи погасли: Олег отвернулся. Она услышала громкое дыхание, потом легкий всхрап. Кажется, Олег тоже был изрядно пьян.
Лена выбралась из палатки и тихо побрела куда-то. Хмель рассеивался, но земля под ее ногами проваливалась, как надувной резиновый матрац, из которого выходил воздух. Лена то и дело теряла устойчивость. Наконец, в очередной раз придерживаясь рукой о взбесившуюся землю, Лена оставила бесполезную борьбу за равновесие и просто растянулась на пахнущей скошенной травой земле. Но даже этот, такой чудесный запах вызвал в ней лишь прилив тошноты. Она повернулась на бок, и тотчас из нее хлынул бурный фонтан кисловатой массы. Почувствовав небольшое облегчение, она отползла от загаженного места. Но вскоре пришлось покинуть и новое лежбище.
Перед рассветом Лена забылась в недолгом сне, оказавшись недалеко от Игоревой палатки. Там ее и обнаружил Игорь, который в этот ранний час вышел покурить. Предстоял день отъезда, полный дел и непредвиденных хлопот. Увидев Лену, он не очень удивился — разудалое веселье разбросало по степи многих студентов. Лишь бодро произнес, дотрагиваясь до ее плеча:
— Вставай, соня, пора пожитки упаковывать.
Но Лена, приоткрыв глаза, вновь почувствовала набегающую дурноту и застонала. Приподнялась на локтях, снова упала. Игорь за пять лет студенческой жизни видел всяких гуляк, на младших курсах и сам он порой не чувствовал меры. Но почему-то состояние Лены удивило его: она всегда была так уравновешенна и разумна. Не выказывая своего удивления, Игорь сказал:
— Ладно, Елка, лежи. Сейчас кого-нибудь пришлю к тебе.
Игорь покачал головой и пошел к поварской палатке. Скоро к Лене подошла Мила. Она держала стакан с разведенным водой нашатырем и заставила Лену выпить его. Лена встала вначале на четвереньки. Затем, оторвав руки от земли, попыталась выпрямиться, но снова рухнула на траву. После выпитого нашатыря ей стало легче, но теперь сильный озноб сотрясал ее тело. Мила еще раз сбегала в палатку, принесла подушку и одеяло, которым укутала подругу. Августовские ночи в степи уже обдавали холодным дыханием осени, и лишь днем возвращалась изнуряющая жара. Лена пролежала так до середины дня, пока солнце не выкатилось высоко в небо. Обед на этот раз был приготовлен без ее участия. Сразу после обеда за отрядом пришли автобусы, чтобы отвести ребят на станцию. Рюкзак Лены нес Олег. Он же, положив руку Лены себе на шею, Довел ее до автобуса и усадил у открытого окна.
Ночью отряд погрузился в поезд. Лена всю дорогу, двое суток, пролежала на верхней полке, отказываясь от еды и развлечений. Лишь перед самым прибытием в Ленинград она немного поела, умылась, привела себя в порядок. Так что на перроне, где студентов встречали друзья и родители, Лена предстала в достойном виде. Галина Ивановна, критически оглядев дочь, хотя и нашла ее еще более похудевшей, все же оценила степной загар, скрывавший бледность щек Лены. Этот загар и длинные, выгоревшие волосы и глаза, наполненные каким-то новым знанием, придавали Лене независимый и свободный вид, прежде не свойственный ей.
Случай с Олегом остался в ее памяти кошмарным эпизодом. К счастью, Олег Нечаев исчез из "ее жизни. Елена даже не знала, где он и с кем.
10
Вернувшись в Ленинград, Лена пребывала в каком-то двойственном состоянии. С одной стороны, ею овладело тупое равнодушие. С другой — мир как будто раскололся, рассыпался на мелкие части. И не было среди этих частиц главных и второстепенных.
Каждая из них с удивительной отчетливостью, как в лупе, виделась Лене.
Разбирая свой рюкзак, она наткнулась на письмо Фимки, полученное ею на целине, но так и оставленное без ответа. Тогда, поглощенная грядущей чужой свадьбой, она не в состоянии была написать хоть несколько строк. Да и о чем, собственно, писать… Но вообще-то это большое свинство с ее стороны. Человек попал в такую передрягу, воззвал к ее помощи, а она так бесчувственна. «Да, бесчувственна, — с трезвой ясностью сказала себе Лена. — Мои чувства к Игорю сгорели, а к Ефиму их не было никогда». Ей вообще никто не нужен, как не нужна и сама жизнь. Ефим, дурачок, плачет, что смерть поджидает его. Преувеличивает, конечно, выздоровеет как миленький, надо только хорошо лечиться. Она, Лена, была бы только рада сейчас умереть. Ей вдруг вспомнился когда-то прочитанный ею рассказ о смерти писателя Чехова. Антон Павлович попросил бокал шампанского, выпил его, бессильно откинулся на подушки и тихо умер. Да, красивая была смерть!
