Ошибка...
Оказалось – ошибка.
Его друг действительно был. Классным бойцом, хорошим товарищем.
«Вы привезли его?»
«Да, он ждет вас на улице, Юля».
Правда просилась наружу: мы шли не за тобой, мы не знаем тебя, ты чужой. Военное братство стремительно разбивалось на кланы, и во всем виновата не война, а проклятая республика, где шли военные действия. Она словно прокляла рода войск, расколола их, разбила наголову ОМОНы, СОБРы, РОСНы, посеяла в них зерна междоусобицы, а когда – превосходства, зависти и ненависти. Породила новый вирус, оставляя ему его же простой механизм: он просто проникает в клетку, и уже клетка начинает производить вирусы. Этот, чеченский, вирус можно отнести к первой группе патогенов и назвать «чеченской лихорадкой», «чеченской эболой», болезни неизлечимой и заразной.
«Прости, господи, – богохульствующий Марк мысленно перекрестился, – но сегодня ты оказался не у дел. Сегодняшний день прошел без твоего вмешательства».
«Вы привезли его?»
«Я хотел... Я делал все, что мог... Я думал, что...»
Сейчас Марк мог додуматься до чего угодно. Мог обвинить этого парня в том, что тот присвоил себе позывные погибшего разведчика лишь для того, чтобы остаться живым; что он буквально из костей мертвого десантника делал себе ступени к свободе.
– Ты писал позывные «Один-четыре»? – Сергей не узнал своего голоса, неосторожно громкого, с хрипотцой.
– Это не мои позывные.
Не его...
Тогда чьи?
И пленник ответил на немой вопрос странного спецназовца:
– Общие. Нашего звена, четверки штурмовиков. Ведущий носил позывные «Пантера-1». А я – «Пантера-2».
Летчик оставлял на стенах негласное название звена «сухих». Может, думал, что так быстрее разберутся те, к кому, возможно, попадут записи, оставленные его рукой.
Им руководили и те чувства, которые острым копьем врезались в память: он на земле, раненый, неподалеку горит его самолет, а товарищи кружат над местом падения и отсекают его от боевиков плотной линией огня. Ракеты и крупнокалиберные пули, сотрясая воздух, вспарывают землю, дробят скалы, крушат деревья, ломают лед безымянной речушки и пенят ее воды...
Мысленно он всегда был с ними, о чем молчаливыми свидетелями могли выступить каменные стены подвалов, деревянные – сараев. «П 1-4». Он второй в звене. Вот он, выравнивая скорость со скоростью ведущего, смещает сектор газа вперед и занимает заданное место в строю. Но в спутной струе ведущего едва не сваливается на крыло.
– Хотел развернуться, «Пантера-2»?
– Да, заскучал по дому, – отвечает он на свои незамысловатые позывные, возвращая элерон в прежнее положение.
Подсознательно оставив на стене первую такую надпись, в дальнейшем менять что-то в стиле было поздно. Счет шел уже на дни и часы.
* * *
В молчании прошло всего полминуты. Когда тебе плохо, это целая вечность... Сергей, прислонившись к холодной стене, со свойственным ему размахом думал, что мир для него рушится.
3
Скумбатов спустился в подвал, Найденов, услышав шум подъехавшей к зданию машины, занял позицию в вестибюле, бросив в микрофон: «У нас проблемы» – и получив в ответ обезличенный голос Марковцева: «Знаю».
– Сергей, надо уходить.
– Да, Саня, уходим. Не отставай. – Марк даже не посмотрел на пленника. Не удостоил взглядом издыхающего Абдулгамидова. Ни тот, ни другой больше его не трогали.
Скумбатов жалел командира. Рухнувшие надежды вновь увидеть Пантеру не так больно ударили по Сане лишь по этой причине: справедливо или нет, но Марк с самого начала взял на себя большую ответственность за судьбу Пантюхина, остальные доли достались Скумбатову и Подкидышу. Именно достались. Сергей сам нарезал пайки, не очень заботясь о тех, кто к раздаче опаздывал. Справедливо или нет, на этот вопрос нет ответа, лишь его часть: это большая ответственность. Тяжесть которой надавила на Марка со всей силы и едва не раздавила его.
Когда-то Пантюхин спросил его:
«Ты сам ушел со службы?»
«Я ушел с поля брани – трупы, стаи стервятников, плачущие женщины. Вот все, что осталось от стройной шеренги, перед которой когда-то я читал слова присяги. И я перешел на другое поле. Я клевал глаза бизнесменам, чиновникам, бандитам... В конце концов это занятие мне стало нравиться. Себе в оправдание я нашел довольно сносное словцо: реализация. Я реализовывал себя. Вот и все».
«Сейчас тоже?»
«Сейчас нет», – могли прошептать губы Сергея, который сегодня не реализовывал себя, а реабилитировал.
– Мы тебе потом все объясним, – сказал Один-Ноль Андрею, пропуская его вперед. Ему хотелось прикрикнуть на Марка: «Сергей, соберись!» Но знал, что эта словесная пощечина ни к чему: подполковник быстро возьмет себя в руки.
Один-Ноль обернулся на голос командира ОМОНа.
– Ты можешь заработать много денег, но сможешь их забрать, – Малик с трудом шлепал разбитыми губами, не отрывая глаз от спины Марковцева. – Ты не уйдешь. И твоему щенку не дадут уйти. Вас, тварей, порежут на куски!
Сергей круто развернулся и в два широких шага оказался рядом с омоновцем.
– Я не уйду?.. – хищно сощурился он. – Может быть. Но мне хватит времени запихать твою кровавую месть тебе в задницу.
Марк дал короткую очередь в живот Абдулгамидову. Бронебойные пули, вспарывая камуфляж и прорываясь сквозь тело, ударили в бетонный пол.
– Все. Выходить будем в темпе, – распорядился Сергей. – Подкидыш, слышишь? Что у тебя?
Скумбатов мысленно перекрестился, и его сухие губы тронула слабая улыбка. Его глаз подмигнул Андрею: «Все будет путем, парень».
К этому времени из прибывшего автобуса «ПАЗ» высыпала разношерстная толпа. Лишь пять человек в униформе, но все при оружии. Они проделали долгий путь из Веденского района, заночевав в Шали, где до 1992 года базировался танковый полк. Пятнадцать человек – все, что осталось от крупной банды, накрытой в горах подразделениями российского спецназа. Сейчас они спешили под «крышу» Абдулгамидова, чтобы слиться потом с двухтысячной невидимой армией братьев по оружию, затаившихся в Грозном, и превысить численный состав грозненского гарнизона.
Их сопровождал заместитель Абдулгамидова Аслан Газимов, убивший в свое время своего родного брата, и с ним четверо омоновцев. Если бы не они, то вновь прибывшие на базу грозненского ОМОНа боевики начали бы сигналить.
Подкидыш знал свое дело. Он ни при каких обстоятельствах не терял способности ориентироваться в боевой обстановке, даже сейчас, когда за его спиной сгущались тучи, готовые пролить свинцовый град из сотни стволов, а впереди – лишь уступающая числом, но отнюдь не умением, «горячая двадцатка» боевиков. И лишь пятеро из них выделялись одеждой ОМОНа. Они, как по заказу, шли впереди; но остановились, настороженно переглянувшись: «ни посвиста, ни окрика». Караул вымер.
