Бедная Рената! Ведь ей неведомо, сколько молоденьких женщин до нее стали жертвой обаяния Игоря. И разве сама я не грезила Игорем столько лет? Но возможно, годы усмирили его мужскую прыть? Да и нынешняя жена Игоря, Вероника, моложе его на десять лет и выглядит не старше Ренаты. При такой эффектной жене ему следует не по сторонам смотреть, а за супругой приглядывать.
А может, Рената не ошибается в своих предчувствиях? Может, Игорь снова ступил на тропу завоевателя? Рената – такая чувственная девушка… И внешне привлекательная, одни волосы чего стоят! А ее недостаток с глазом почти не заметен, во всяком случае, не умаляет ее женских прелестей. Но почему я так противлюсь предположению о взаимности их чувств? Уж не ревную ли?
Чтобы отделаться от ненужных размышлений, я сменила тему разговора:
– Рената, у тебя есть уже проект новой скульптуры? Это будет фигуральная работа или абстрактная?
– Ты видишь в этом принципиальное различие?
– Все-таки фигуры привычнее, демократичнее. Они всем понятны.
– Думаю, на этот раз все будут удовлетворены.
– А подробнее?
– Извини, Елена, я не могу обсуждать еще неначатую работу.
* * *
В то время как Рената пылала чувствами к Игорю, у меня усиливалось влечение к Матвею. К этому тщедушному, некрасивому, но очень самобытному человеку. Матвей являл собой абсолютную противоположность Игорю: начисто лишен честолюбия, не стремится к должностям, равнодушен к деньгам.
Поведение Матвея в машине во время нашей единственной совместной поездки зацепило меня своей дерзостью и непосредственностью. Вся моя девичья, да и замужняя жизнь прошла почти по-монашески – никто не целовал украдкой в темном подъезде, не обнимал в метро, на ступеньках эскалатора. Потому-то шальной поцелуй Матвея и свел меня с ума. Но проблемы с Ренатой на время заслонили тот замечательный для меня день. И Матвей при встречах держался по-прежнему почтительно, но на расстоянии. Он снова величал меня Еленой Павловной, хотя мы и условились обходиться без отчества. Я терялась в догадках, помнит ли он ту поездку или она стала для него проходной случайностью.
В одну из суббот он привел мне на занятие детского кружка Лизоньку. В тот день мы с детьми учились разбирать цвета, подбирая гармоничные и конфликтные. Я раздала детям квадратики картона всех оттенков цветовой палитры и предложила им собрать пары дружных и враждующих квадратиков. Было очень интересно наблюдать, как дети, пользуясь только интуицией, иногда верно угадывали гармонирующие цвета, например коричневый и зеленый. Но Лиза выделялась тем, что укладывала рядом абсолютно враждебные друг другу цвета: красный и зеленый, синий и коричневый.
Но если бы такая кричащая непосредственность проявлялась только в ее художественных пристрастиях!.. Спустя лишь полчаса после начала занятия Лиза успела поссориться с половиной кружковцев. У кого-то вырывала из рук квадратики, кого-то перебивала, когда они задавали вопросы, и вообще очень ревниво относилась к похвалам, которые я раздавала другим детям. Один раз даже ущипнула мальчишку за то, что я отметила его за особое усердие ромашкой (в качестве поощрения я использовала картонки с цветочками). Я старалась поощрить всех детей. Лизу похвалила за активность и быстроту, но ей этого оказалось мало. Она требовала особого внимания.
После занятия, возвращая Лизу отцу, я тихо, чтобы девочка не слышала, выразила удивление ее поведением. Кто занимается ее воспитанием? Матвей насупился и ответил, что девочка воспитывается в детском доме – специнтернате. А он иногда забирает ее в выходные, на несколько часов, погулять. Ситуация показалась мне странной, но расспрашивать я не стала. Однако Матвей, против моего ожидания, сам был готов продолжить общение. Так же тихо, чтобы не слышали окружающие, он спросил:
– Елена Павловна, вы не корите себя за тот момент в машине?
У меня дернулись губы, независимо от меня вспоминая, какой момент Матвей имел в виду. Я облизнула их и покачала головой.
– Значит, я могу пригласить вас сегодня вечером?
– Куда?
Я подумала, что уже почти полгода живу рядом с Мариинским театром и еще ни разу не сходила на балет. А здорово пойти именно туда! Но вряд ли Матвей осилит стоимость билетов в Мариинку. Его бедность кричала о себе: синяя, линялая от времени, в каких-то пятнах куртка на синтепоне, облупленные ботинки со сбитыми набок каблуками… Летом Матвей выглядел приличнее, но добротной теплой одежды у него не было. Наверно, форменный костюм, выданный ему нормалистами, был его лучшим нарядом.
– Ко мне домой, – выдал Матвей.
Я насторожилась. Пусть не в Мариинку, но хотя бы на эстрадный концерт пригласил. Он же любит романсы, народные песни – на такие выступления билеты не очень дороги. Но с другой стороны, мы с ним взрослые люди, что нам по концертам бегать? Живем в одном доме, почему бы не зайти…
– В каком часу? У вас торжество намечается?
– Нет. Так просто, посмотрите, как я живу. – Девочка уже тянула его за руку, заставляя идти. – Приходите к восьми, я Лизу в интернат отвезу и буду к этому времени дома.
Затем подошли другие родители и оттеснили Матвея от меня.
* * *
Поскольку торжеств у Матвея не намечалось, я оделась буднично – в бежевый брючный костюм и джемпер с цветными, неопределенной формы разводами. Подобрала в тон свое вынужденное украшение – розовый ошейник. И, что делала нечасто, пару раз коснулась себя пробкой духов. Оставив Ренату одну перед экраном телевизора, я спустилась на этаж и позвонила в дверь к соседу.
Открыла мне сухопарая старушка. Я в растерянности произнесла:
– Здравствуйте. Матвей Николаевич дома?
– Последняя дверь по коридору. На будущее: к Сомову, извольте, два звонка.
Меня покоробило ее «извольте». Явное пренебрежение сквозило в нем. Я виновато развела руками: на двери таблички не заметила. Может, я была невнимательна, давно не посещала коммунальные квартиры. Старушка не стала мне выговаривать. Лишь махнула рукой в конец длинного, как кишка, коридора и буркнула: «В тупике».
Я постучала в последнюю дверь и приоткрыла ее. Матвей шагнул мне навстречу и учтиво поклонился. Я пожаловалась, что получила от его соседки втык, да еще в такой непривычной форме. Матвей рассмеялся:
– Леночка, вы не так поняли нашу Петровну. Она сказала не «извольте», а Извольский! Сомов-Извольский – моя фамилия.
– Такая длинная? – удивилась я. Общаясь с Матвеем несколько месяцев, я ни разу не поинтересовалась его фамилией.
– Бабушка настояла, что поделаешь.
В комнате по обыкновению звучала громкая музыка – источником ее был громоздкий старый радиоприемник, едва ли не ламповый. Видимо, из-за нее Матвей и не услышал моего звонка. Усадив меня на единственный стул (кроме него я заметила еще два табурета), Матвей приблизился к приемнику и стал вертеть колесико настройки:
