— Мы всеведущие.
Я рассмеялась.
— Какой бред. Ты говоришь, что родился всезнающим?
Рот озорно усмехнулся.
— Практически. Из вот такого, — он показал руками расстояние примерно в три фута, — до такого, какой я сейчас, я стал где-то за двадцать четыре часа. Мозг рос наравне.
— Это ужасно странно.
Он поднял кофе и сделал глоток.
— Что ты знаешь о своей другой половине? — снова вернулся он ко мне.
Я вздохнула.
— Не так много. Мне сказали, что моя мать была демоном, и это почти все.
— Что? — Рот откинулся назад. — Ты действительно ничего не знаешь о своем наследии. Это мило, но, как ни странно, приводит в бешенство.
Я откусила печенье.
— Они считают, так лучше.
— И ты думаешь, это нормально — что они скрывают от тебя все, касающееся второй части тебя?
Откусив еще кусочек, я пожала плечами.
— Не то чтобы я претендую на вторую половину.
Он закатил глаза.
— Знаешь, это чем-то напоминает мне диктатуру. То, как Стражи с тобой обращаются.
— Как "так" ?
— Диктаторы держат людей в невежестве, вдали от правды. Так их легче контролировать. — Он глотнул кофе, наблюдая за мной поверх чашки. — С тобой то же самое. — Он пожал плечами. — Но тебя это почему-то не беспокоит.
— Они меня не контролируют. — Я резко разломила печенье, на секунду задумавшись, не бросить ли его ему в лицо. Но жаль было переводить на него хорошее печенье. — И, думаю, ты сам общаешься с некоторыми наиболее печально известными в мире диктаторами.
— Я бы не сказал, что общаюсь с ними. — Он задумчиво поджал губы. — Скорее, насаживаю их на горячую кочергу, когда мне становится скучно.
— Шутишь? — скривилась я.
— Ад не очень приятен для тех, кто его заслужил.
Мгновение я размышляла об этом.
— Что ж, они заслуживают вечные муки, — пришла к выводу я. Оглядела кафе, мерцающие души и портреты в рамах на стенах. То были рисунки бывших владельцев — пожилых, с седыми волосами. А потом я увидела ее.
Точнее сначала я увидела ее душу.
Грешница. Аура вокруг нее была грязной — калейдоскоп темных оттенков. Что же такое она совершила? Когда ее душа поблекла, я увидела, что она выглядит как обычная женщина тридцати с чем-то лет.
Она была красиво одета, в туфельках на изящных каблучках и сумочкой, за которую можно умереть. Ее немного растрепанные светлые волосы были модно острижены. Она выглядела нормальной. В ней не было ничего такого, что бы могло испугать, но я знала другое. За обычным фасадом бурлило зло.
— Что такое? — словно издалека донеслись слова Рота.
Я сглотнула.
— У нее плохая душа.
Казалось, он понял. Интересно, что видел он? Женщину в красивой одежде или женщину, согрешившую так сильно, что теперь ее душа запятнана?
— Что ты видишь? — спросил он, будто думая о том же, о чем и я.
— Она темная. Коричневая. Словно кто-то взял кисть, окунул в красную краску и мазнул вокруг нее. — Я наклонилась вперед, затаив дыхание от желания. — Она красивая.
Плохая, но красивая.
— Лэйла?
Мои ногти впились в столешницу.
— Да?
— Почему ты не расскажешь мне о кольце на цепочке?
Голос Рота вытащил меня обратно в реальность. Оторвав взгляд от женщины, я глубоко вздохнула и посмотрела на свое печенье. Мой желудок словно наполнился лавой.
— Что... что ты хочешь знать?
Рот улыбнулся.
— Ты ведь все время носишь его?
Я коснулась пальцами гладкой металлической цепочки.
— Да. Я не очень люблю украшения, — меня как магнитом тянуло к женщине, и я обернулась посмотреть на нее. Она заказывала у стойки еду. — Но его ношу все время.
— Лэйла, посмотри на меня. Ты не хочешь идти по этому пути.
Я с усилием сконцентрировалась на нем.
— Извини. Просто это так тяжело.
Он нахмурился.
— Тебе не нужно извиняться за то, что для тебя естественно, но забрав человеческую душу. . ты не сможешь повернуть назад.
Множество эмоций охватило меня. Первым было удивление. Почему Рот, такой, какой он есть, не хотел, чтобы я вскочила со стула и высосала чью-нибудь душу? Затем последовала горькая грусть.
— Почему тебя это волнует?
Он не ответил.
Я вздохнула.
— То, чего я хочу от нее или от кого-либо еще, если уж на то пошло — не естественно. Я даже близко к парню не могу подойти, Рот. Такова моя жизнь. — Я подняла печенье и помахала им перед своим лицом. — Это все, что у меня есть. Сахар. Я ходячая реклама диабета.
На его красивом лице отразилось недовольство.
— Почему ты думаешь только о том, чего не можешь сделать? Как насчет всего того, что ты можешь?
Я рассмеялась, покачав головой.
— Ты меня даже не знаешь.
— Я знаю больше, чем ты думаешь.
— Что ж, это неприятно. И ты — демон — проповедуешь мне о жизни? Как-то это в корне неверно.
— Я не проповедовал.
Я взглянула на стойку. Женщина ушла. Я расслабилась, почувствовав сладостное облегчение.
— Возвращаясь к кольцу. Оно принадлежало моей матери и было у меня, сколько я себя помню. Даже не знаю почему. По-моему, это странно, поскольку она была демоном и даже не хотела меня. И вот жалкая я, бегаю по округе с ее кольцом на шее.
— Ты не жалкая.
Я выдавила улыбку. Не знаю, почему призналась ему в этом. Я даже Зейну об этом не говорила. Я откусила еще кусочек печенья и уронила его на салфетку.
Двигаясь так же быстро, как Бэмби, Рот протянул руку над столиком, поймал мою ладонь и поднес пальцы ко рту. Прежде чем я успела хотя бы среагировать, он слизал крошечные крупинки сахара, оставшиеся от печенья.
Я вздохнула, но воздух застрял у меня в горле. Как будто острые иголочки распространились по руке и груди, потом спустились ниже, намного ниже. Тяжесть поселилась чуть ниже груди, иная и сильная, но приятная.
— Это... это доставило мне дискомфорт.
Рот посмотрел на меня сквозь густые ресницы.
— Это потому, что тебе нравится.
Огромной части меня нравилось, но я высвободила руку и оглядела небольшое кафе. Я чувствовала неестественный жар.
— Не делай так больше.
Он усмехнулся.
