— Знаешь, маман, я готова исполнить одну твою мечту и лично привести в порядок этот сарай, в котором вы барахтаетесь. Но прошу помнить следующее — я не несу ответственности за то, что могу там повыбрасывать или покалечить.
— Да выкидывай хоть все, — одобрила покладистая мать мой порыв.
— И лекарства, имей в виду.
— Лекарства выкидывать нельзя!
— Я не гарантирую. Я не говорю, что обязательно выкину, но могу. Это понятно? Что нужно попрятать особо любимые таблетки.
— Я больной человек, как ты так можешь? — оскорбилась она.
— Вот я и говорю, прячь дозняк. А то может и не достаться. И, между прочим, наркоманы тоже больные люди. И тоже сидят на колесах.
— Прекрати, — заорала она. Я, довольная эффектом, продолжила.
— Требование второе. Я не желаю таскать пылесос под твои вопли, что я тебе мешаю … что-нибудь там важное делать. И музыку я тише делать не буду. Так что, если ты желаешь уборку а-ля Оля Петрова — завтра, прямо с утра ты эвакуируешься и возвращаешься только после обеда, чтобы забрать с продленки Шурку и пойти за Анькой.
— А я и так к Марине Степановне собиралась, — заверила меня довольная мать.
— И детей предупреди, чтоб раньше времени не сунулись.
— Хорошо — хорошо, — умиленно щебетала мама. Уж она-то знает, что такое эти мои стихийные уборки. Стихийные не потому, что случаются в непредсказуемый момент, а потому что похожи на цунами. Тайфун «Ольга Петрова» начался двенадцатого марта, во вторник, в девять часов утра. Я хотела бы запечатлеть это число в своей памяти навсегда. Но в то утро я, ни о чем не подозревая, сплавила мамашу с детьми в места лишения свободы (школа, сад, Марина Степанова, с которой мамочка на брудершафт будет набираться здоровьем и силами, попивая спиртовые эликсиры радости). Обычно я убираюсь медленно и неторопливо, раскладывая вещи на места, разбираясь и никуда не торопясь. А куда торопиться, если можно потом закончить, перенести часть дел на завтра? Но не теперь. На завтра у меня была запланирована куча дел. И собеседование с секретарем, он нужен он нам был давно, но надежда на то, что мы потянем его зарплату, появилась только теперь. И переговоры о расселении, и составить проект одного договора купли-продажи для сделки. А еще мне заплатили за юридическую проверку квартиры, как настоящему юристу, так что упасть в грязь лицом было никак нельзя. И, если честно, я и сегодня не больно-то была свободна. Но я решила — уж если я не могу навести порядок в собственном доме, то о каком порядке в делах можно вести речь. Так что, на все про все у меня было буквально несколько часов. Я собралась, вдохнула поглубже и приступила.
— Логично предположить, что все, лежащее на полу никому не нужно, — и я щеткой на длинной ручке принялась выметать изо всех углов и из под кроватей все, что там есть. В квартире гремело Лав-радио, слезные баллады сменялись ритмичными опусами о том, как именно, в какой позе, с кем, или с чем… А диджеи призывали любить всех без разбора, любить просто во имя любви, чтобы настал мир во всем мире.
— Господи, неужели же это все — никому не нужно? — поразилась я. Куча выметенного заняла весь коридор.
— Нет, не правильно, — задумалась я. — Надо все-таки отделить вещи от грязи.
— А можно свалить все тряпки, имеющие право называться чистыми (ну хоть условно, у нас же есть преступники, осужденные условно), на кровать. Грязное — в ванну, замочить все вместе, заодно от порошка и ванна подчистится. Можно ливануть хлорки, все побелеет.
— Ага, — ответила я сама себе. Все побелеет, включая все Шуркины блузки и… ой, откуда тут мои трусы? А лифчик? Нет, хлорку не надо. — Я заскакала по квартире. Уборка, как приступ эпилептического припадка, начинала управлять мной, вместо того, чтобы, что я управляла ею. Почему-то я решила не ограничиваться подметанием и протиранием пыли.
— Надо разобрать вещи в шкафах, — зачем-то приперло мне, и я вытряхнула на кровать скомканные и сваленные в кучи вещи из шкафов. Да, неужели это я такая свинья? Полочная разделительная полоса между бельем, колготками, свитерами и брюками стерлась, как будто ее и не было. Грязные вещи перемешались с чистыми.
— Вот почему я ношу только два костюма! — поняла вдруг я. Я просто боюсь лезть на полку с вещами и стираю прямо с себя! Позор, это же ведь я, воспитанная так, чтобы одни колготки не носить два дня подряд!
— Это все из-за отсутствия стиральной машины, — парировала я себе, извлекая из-под упавшей с плечиков дубленки колготки, которые я упаковала валяться, не вынимая из них трусов.
— Фу, как ты могла?
— Я устаю, — обиделась на придирчивую совесть я. — Я пашу, как лошадь.
— Это твои проблемы. Иди и стирай теперь все.
— Хорошо… И пусть все окрасится и я все выкину. — Я побросала в ванну еще порцию вещей, не тянувших даже на звание очень условно чистых. Это все были отъявленные рецидивисты.
— Да что же это за дом, — поразилась я, когда поняла, что вместе с тряпками, игрушками и очистками от жвачки, мандаринов (зимние солнышки, которых я накупала достаточно, чтобы эти бесполезные в бытовом применении существа — мои дочери, усеяли их очистками все занимаемое нами пространство в пятьдесят квадратных метров), конфет, сырков… По-моему, они за весь период зимовки не выкинули ни одного клочка чего-либо, всю эту честь оставили мне. Но ничего, чем хуже, тем лучше. Злее буду. Так вот, я поняла, что вместе с этим хламом я вымела часть субстанции, именуемой «паркетная доска», и к этому я готова не была. Пол в детской сиял черными дырами. Справедливости ради — все же в основном под лакированными дощечками была основа — широкая шершавая доска. Но в паре мест зазияли и ямы до самой стяжки, прямо как в прихожей.
— Что ж за умелец клал сей верх полового искусство. Паркет самораспаковыващийся! Самоисчезающее половое покрытие! А как, спрашиваю я вас, я буду пылесосить? А мыть? К концу моего аврала мы можем остаться и вовсе без пола. — Я разгорячилась. Трудности меня последнее время не пугали, а воодушевляли. Я прикрыла кучу условно чистого шмотья на кровати парадной скатеркой, белой и в цветочек, и принялась утыкивать паркетины обратно. Мне стало жарко и я разоблачилась до трусов и походно-полевого лифчика. Все мое белье можно разделить на две неравномерные части. Первая часть — парадные комплекты — куплены в очень дикой орхидее. Бешеные деньги, особенно если измерять по весу, так как весу у комплектов не было никакого. При этом прозрачные кружевные тесемки несли мою грудь, словно Атланты — небо. Тяжело, конечно, но ни шагу назад. Позади Москва. А трусы, при их полном визуальном отсутствии, подчеркивали округлость попы и скрывали под обильными кружевами складку живота. Я долго после двух родов мечтала от нее избавиться, но повторить подвиг Ларисы Долиной и прочих небесных жителей не смогла. Я предпочла ежедневному изнасилованию себя на тренажерах декорирующие кружевные трусы. Так вот, этих мегатрусов и мегалифчиков у меня было всего числом три. При этом, один комплект, матово-бежевый, под загар, полностью дискредитировал себя при Руслане. Я его больше не могла одеть, так что реально два. А вот остальная, более объемистая часть моего ящичка для исподнего занимали хлопковые трусы — недельки. Они смотрелись как Тара после нашествия Янки на Джорджию, зато не кололи попу кружевами и были теплыми. Лифчики под мою грудь все как на подбор походили на комплект из двух половников без ручек. Вот именно во втором, походно-полевом варианте я и продолжила напольные работы. Правда, елозить по полу в одних трусах, пусть даже и просторных, было неправильно. Я поняла, что так сотру себе коленки.
