Но где тогда тетя Геля? А вдруг и в самом деле в «карцере»?! Нет, не может быть, она всего лишь слабая старушка. Тогда там, где прежде сидела эта несчастная наседка, напрасно защищающая свое гнездо? Паша от волнения никак не могла сообразить, где расположена та палата, разве что только этаж. Не густо. Теперь главным было не поддаваться чувству паники. Все получится. Потому что она все вспомнит. Обязательно.
Паша еще помедлила, но так и не решилась заглянуть в соседние палаты. Ведь в ту ночь они не все были заперты. Вдруг и сейчас самые любознательные полуночники решат проверить, кто же это беспокоит их в такой поздний час. И Паша стала красться к лестнице.
В эту минуту она думала только про тетю и совершенно позабыла о своем страхе. А он взял да и шагнул ей навстречу. Кричать тоже надо уметь, и Паша слишком поздно поняла, что совершенно не владеет этим искусством. Потому что из ее горла вырвался не крик и даже не визг, а некое сдавленное шипение, которое Ленский ни за что не смог бы расслышать. Его даже сама Паша услышала не сразу и поняла, что пропала. Она попробовала отшатнуться, но цепкая рука больно схватила ее за плечо и потянула на лестницу. А как же Ленский? Как же они оба?! И тетя…
– Ленс… Лен… – звуки ворочались у Паши в горле и никак не желали вырываться наружу. Да еще острый кулак больно пихнул ее в бок. Сейчас ее скрутят и поволокут в подвал, а Ленский ничего не услышит, и его тоже скрутят, и все.
– Не ори, полоумная! Вот психованная…
На лестнице что-то глухо бухнуло и вроде затопало, а Паша осела прямо на пол, потому что ноги отказались ее держать. Их ослепил свет фонарика, глас Зевса рявкнул откуда-то с неба:
– Прочь от нее руки! – какой прекрасный был у него голос! Только ужасно громкий. Пашу будто подкинуло, она вскочила и кинулась на фонарь, закрывая его ладонью. И теперь два голоса в унисон зашипели на опешившего Ленского:
– Ленский, молчи!
– Не ори, полоумный! Разоралися тута…
Они стояли в темноте, тяжело дыша и прислушиваясь. То есть прислушивались Паша и Шура, а Ленский, кажется, находился в ступоре, так и не поняв, что все это значит.
– Напугали, ироды! Больно долго собиралися! Тиха! Ты тута жди, – Шура бесцеремонно отодвинула Ленского в сторону, – а ты за мной иди.
В палату она заходить не стала, исчезла, будто сквозь пол провалилась.
– Наконец пришла, – сказала тетя безо всякого выражения. – А я уж думала, ты больше не появишься.
Только минуту назад Паша боялась тетиных возгласов, слез, а теперь испытала острое разочарование – вместо радости нагоняй. Но, пожалуй, так было даже лучше. По крайней мере, тетя была в порядке и совершенно владела собой.
– Собирайся, – тихо сказала Паша, стараясь, чтобы и ее голос звучал ровно и спокойно.
– А нечего мне собираться, я всегда готова. – Тетя тяжело поднялась и ухватилась за спинку кровати. И только тогда стало заметно, как она дрожит. Паша потянула с кровати одеяло, чтобы набросить на тетины плечи, но та оттолкнула ее руку:
– Нет, ничего не возьму отсюда. Ненавижу.
Уговаривать было бесполезно, и Паша на секунду растерялась, а потом потащила с себя халат Ленского. Конспираторы… Тетя позволила накинуть его на себя, и Паша заметила, что пестрый свитерок тоже был при деле.
– Тетя Геля, по лестнице босиком пойдете, а тапки потом обуете. – Тетя, не глядя, просто переступила на месте и пошла к двери. На полу огромной кляксой остались чернеть тапки-лыжи, Паша подхватила их и пошла следом. Шуры за дверью не оказалось, и они вдвоем двинулись к лестнице. Слава богу, Ленский догадался подняться на два пролета и теперь светил тете под ноги. И тут Паша услышала голоса.
– В чем дело, что за шум? Ты чего по ночам шляешься?
Паша замерла, узнав голос старого Марчелло, а Ленский тут же погасил фонарик. Стало темно, но не настолько, чтобы заведующий не смог их разглядеть.
Паша и Ленский стояли не шевелясь, а тетя, обеими руками держась за перила, продолжала спускаться к освещенной площадке. Казалось, что она ничего не слышала, но ее движения стали суетливей, и Паша испугалась, что старушка просто скатится вниз, как это однажды случилось с ней самой.
– Нада мне была, вот и хожу. Я на завтра отпроситься хотела. Мне нада.
– Ты что, другого времени не нашла, дура старая? Отпроситься ей. Совсем распустились, ходят как у себя дома. Чтобы духу твоего тут не было! Взяли моду шляться по ночам…
– Ушла уже, ушла. У миня порошок кончился, стиральный… и мыло… а Римма уехала…
– Нет, я не понял, ты что, напилась? Или обкурилась? Пошла вон, я сказал!
– Да ушла уже… – голос Шуры медленно приближался, и было ясно, что старик Марчелло идет за ней следом.
Ленский выразительно махнул Паше рукой и стал беззвучно подниматься навстречу голосам, но Паша вместо того, чтобы идти вниз, будто примерзла к лестнице. Конечно, Марчелло был Ленскому не противник, но мало ли что. Ей было страшно оставаться, но еще страшней бросить Ленского на произвол судьбы. А тут еще в памяти всплыла рожа дядьки-сторожа на воротах… Похоже, что Шура снова остановилась и что-то залопотала, но заведующий, кажется, окончательно потерял терпение. Они оба были уже почти у двери, и тут Шура вдруг громко сказала:
– Батюшки светы, никак тама горит што-то! Ну да, вроди дымом тянит…
И в подтверждение Шуриных слов где-то в противоположном от них конце коридора густой сочный бас громко и с удовольствием произнес:
– Эвакуация, товарищи! Эвакуация! Только без паники!
Заведующий, так и не появившись на лестнице, видимо, бросился на голос, а возникшая из коридора Шура двинулась на Пашу:
– Че встали-та! На выход скорее, пока Николаша старые газеты жгет… добралси-таки…
Николаша… газеты… Так, значит, левитановский голос и в самом деле принадлежал ему? Ничего себе, жертва пожара… Да Николаша явно наслаждался ситуацией.
Через пару минут они были на улице. Если Коляша и устроил маленький пожар, то с этой стороны его видно не было, по крайней мере пока. Ленский шагнул к тете и подхватил ее на руки, точно ребенка. Паша, сжимая в руках тетины тапки, затрусила следом и, лишь наступив в темноте на ветку, сообразила, что идет в одних носках. Ну что же, тапки все-таки пригодились.
Она в последний раз оглянулась назад – здание по-прежнему оставалось темным, хоть бы пара окон засветилась…
– А там и в самом деле пожар? Они не сгорят?
– Да пряма пожар тебе. Николаша в туалете две газеты старые поджег, да и то они сырые, один дым. И он не дурачок какой, понимает, – ответила Шура, а тетя тихо хмыкнула.
Чипс несколько раз чихнул, давая понять, что заждался и рад их появлению. Тетя Геля и Шура были устроены на заднем сиденье, и он не очень охотно к ним присоединился.
