– Я ботинки оставила под лестницей, – сообщила Паша, не обращаясь к кому-либо конкретно. Она почувствовала себя в их команде слабым звеном, завалившим финал столь блестяще проведенной операции.
Неожиданно ей ответила Шура:
– Эта черные страшные-то? А я-то гадала, где Николаша их взял? Так они вроде мужские, и Николаша тута как тута, не растерялся…
– Так ты все-таки его сейчас видела? – уточнила тетя.
– Ну, ясное дело, видала. – Шура вдруг потеряла интерес к этой теме и замолчала.
– Извините, Паша, не укараулил я ваши ботинки. Я вам возмещу. – Ленский подал голос впервые, после того как они оказались в машине. Ох и неласковым был этот голос. Она не сразу сообразила, что именно он собрался ей возмещать? Потерю ботинок?! И, оказывается, теперь они снова были на «вы».
Паша столько раз рисовала в своем воображении сцену спасения тети, так страстно этого желала. А теперь не испытывала ничего, кроме тупой усталости.
– Тетя Геля? Вы как себя чувствуете?
– По ситуации, девочка, по ситуации, – голос тети звучал слабо, но Паша решила, что повода для волнения нет. – Этот пес не кусается?
Чипс пренебрежительно зевнул, отвечая на тетин вопрос, и, наверное, забился в угол, не подавая больше признаков жизни. Старушки повозились, устраиваясь, и тоже, кажется, задремали. По крайней мере, обе сидели совершенно тихо, и вообще можно было подумать, что все они едут с похорон. Главное, молчал Ленский. Он вообще больше не обменялся с Пашей ни взглядом, ни словом. Она просто перестала для него существовать.
Но на душе у Паши было тяжело вовсе не от этого. Просто она очень устала и перенервничала. А пока они доедут до дома, Паша придумает какую-нибудь фразу, такую ловкую, что он прекрасно поймет, что она не только благодарит его за помощь, но и просит прощения за дурацкие подозрения на его счет. И уж его дело, извинит он Пашу или нет. Пожалуй, она начнет так: «Знаете, Ленский, я очень вам благодарна, и я была не права, и…» Что должно последовать за этим «и», никак не придумывалось, от бесплодных мыслей начала болеть голова, и Паша, не придумав ничего лучше, просто в очередной раз уснула. Почему-то ее организм решил отоспаться за все бессонные ночи именно здесь и сейчас.
Кто-то потряс ее за плечо, по ногам пробежался холодный воздух… Паша не сразу сообразила, где находится. Джип стоял возле их дома. Приехали! Ленский уже вышел и курил неподалеку, тетя о чем-то тихо переговаривалась с Шурой на заднем сиденье, и все это напоминало прибытие ночного поезда на станцию: конечная остановка, пассажиров просят покинуть вагоны. А ей, оказывается, покидать не хотелось.
Было ясно, что вот здесь и сейчас все кончилось, окончательно и бесповоротно. Ленский больше не позвонит и не будет таскать букеты по вечерам, то есть не будет ни-че-го.
– Андрей Ильич предлагает ночевать у него. Ты, Паша, тоже можешь ехать с нами, он говорит, места достаточно. И не нужно кого-то беспокоить среди ночи… – Тетя говорила вполне светским тоном, значит, окончательно пришла в себя.
Она может ехать «с ними»! Да, машина стояла возле ее подъезда, но она могла бы не выходить и молча принять приглашение. Вот только хозяин гостеприимного дома курил поблизости с отсутствующим видом и молчал. А тетя, будто очнувшаяся от летаргического сна, говорила не умолкая:
– Андрей Ильич обещал мне помочь, у него есть отличный юрист! Все складывается просто чудесно, да, Паша? – Паша тупо слушала, не понимая, когда это любезный Андрей Ильич и ее тетя успели обо всем поговорить. Неужели она так крепко спала?
– Да, чудесно, – радостные нотки в ее голосе прозвучали до ужаса фальшиво, и Паше стало стыдно. Она даже теперь не могла вести себя по-человечески, когда у нее был, похоже, единственный шанс поблагодарить человека за все, что он для них сделал. Но тетя явно устала дожидаться Пашиного решения, и Ленский маячил рядом, поэтому она сказала, обращаясь ко всем сразу:
– Спасибо. Я лучше домой. Завтра позвоню…
– Да-да, Паша, номер у тебя есть? Позвони! – Тетя кричала уже ей вслед.
Как хорошо, что было очень поздно, в квартире стояла тишина – маман, если и вернулась, то уже спала, Паша выяснять не стала. Главное, никому не было дела до того, почему она заявилась в одних носках – тапки она оставила тете – и вообще имеет вид не вполне нормального человека. И никто не услышал, как Паша рыдает, запершись в ванной и открыв душ.
Несмотря на бурную ночь, Паша проснулась рано. Она открыла было глаза, но тут же крепко их зажмурила, потому что испугалась – а вдруг ей все приснилось. Они никуда не ездили, и не было ни темных коридоров пансионата, ни Николаши с его басом, и тетя Геля по-прежнему сидит на своей жалкой коечке и ждет. Приснившийся сон был слишком хорош, чтобы оказаться правдой.
«Нет, так нельзя», – сказала себе Паша и откинула одеяло, она просто проверит, и все. Паша вышла в прихожую, не сразу нашарила на стене выключатель, словно находилась в чужом доме, и посмотрела. У стены маленькой горкой лежали Манины туфли, придавленные парой красных сапожек – не глядя стянула, перешагнула и пошла, рядом – несколько пар обуви маман. В понедельник придет Татьяна, почистит, уберет лишние пары. Пашиных ботинок-вездеходов не было, и она облегченно вздохнула. Пожалуй, это станет лучшей новостью наступающего дня, пока. Интересно, а тетя уже проснулась? Как ей спалось на новом месте?
Паша вовсе не собиралась представлять квартиру Ленского и уж тем более его самого, только что вылезшего из постели. Как-то само собой подумалось – а интересно, у него по утрам такой же глянцевый вид?
То есть на самом деле Пашу интересовала только тетя, все-таки человек в ее возрасте столько пережил, и прошедшая ночь наверняка далась очень нелегко. А Ленский просто пришелся «к слову». Вот только как она будет с ним говорить по телефону, ведь ответит наверняка он сам. Вот и прекрасно, именно тогда она и извинится как следует. Пусть Ленский вычеркнул ее из числа своих знакомых, она все равно это сделает. Только бы голос не подвел.
А ведь это ее последнее утро здесь. Подумать только, Паша вспомнила об этом лишь сейчас, оказывается, это перестало быть для нее важным. И сердце не сжалось тоскливо, наоборот, какая-то пружинка внутри распрямилась и заставила Пашу действовать быстро и четко.
Она приняла душ, выпила кофе. Задумчиво посмотрела на свой бокал с именем «Паша». Ладно, его она тоже заберет с собой, хотя твердо решила взять только самое необходимое. Но что делать бокалу «Паше» в этом доме без своей хозяйки? Она сложила вещи в рюкзачок, принявший более или менее приличный вид после стирки. Оказалось очень кстати, что маман привыкла спать до обеда, а у Татьяны выходной.
Что-то подсказывало Паше, что сценарий изгнания из дома паршивой овцы вполне мог повториться. И бедной Татьяне пришлось бы сопеть у Паши над ухом? Между прочим, «самых необходимых вещей» оказалось совсем негусто, пара-тройка тряпок, и все.
Эти ее вытянутые свитерки и потертые штаны – одежда шестнадцатилетнего мальчика. А она не мальчик, она Прасковья. И мама ее обожала, пусть только три, нет, целых три месяца, и еще до рождения… Паша сложила в рюкзак путеводители, карты, буклеты, все то, что собирала. Немного же она нажила. На самое дно рюкзачка Паша сунула статью, которую нужно было давным-давно перевести для одного журнала, потрепанный словарь и свой рабочий блокнот. Ну вот и все, она была готова.
