Стены огромной комнаты были увешаны картинами до самого потолка, и все пространство было наполнено цветом и, кажется, звуками… Пашин взгляд метался от одного полотна к другому и никак не мог остановиться, а в ушах стоял звон… У нее снова закружилась голова.
А тетя… Тетя стояла напротив одной из стен и потрясала кулачками. Впрочем, объяснений ее гнева не требовалось – большой прямоугольник в общем-то совершенно нейтральных обоев смотрелся сейчас между картинами просто неприлично, грубо, отвратительно.
– Я заявлю в милицию, я этого так не оставлю! – закричала тетя и, стуча каблуками, вышла из комнаты, Паша схватилась за виски. Она в отчаянии все таращилась на пустое место на стене, и ей было ясно, что это только начало неприятных тетиных открытий. Что же делать? Ничего себе, долгожданное возвращение домой…
– Прасковья! – крикнула тетя из другой комнаты, и Прасковья, стиснув зубы, пошла на зов.
Она ждала еще одной, похожей на предыдущую сцены, но ошиблась. Тетя Геля стояла возле красивого шкафчика, явно старинного, и что-то в нем нервно перебирала. Паша подошла и осторожно заглянула через ее плечо.
Тетя взяла какой-то документ и, отведя руку в сторону, внимательно на него смотрела, как будто видела в первый раз. По крайней мере, сейчас она не была возмущена. Паша взглянула на содержимое выдвинутого ящичка – еще бумаги, несколько плоских коробочек, так это и есть то самое бюро, про которое ей говорила тетя. Тайник, судя по ее поведению, был на месте, и у Паши немного отлегло от сердца.
– Все просто отвратительно, но до главного они, слава богу, не добрались. Я сразу хотела тебе показать, но… отвлеклась. – Тетя помолчала, стараясь взять себя в руки, и, в конце концов, ей это удалось. Она победно взмахнула серой книжечкой. – Вот, моя дорогая, твое свидетельство! Уже кое-что. Это тоже теперь твое. – И она неловко взяла одну из коробочек и протянула Паше: – Открой!
Кулон на золотой цепочке полыхнул разноцветным пламенем. Это было так красиво и неожиданно, Паша даже зажмурилась. Самое настоящее сокровище! Сокровище, которое хорошо спрятали от чужих рук. Паша торопливо захлопнула коробочку и торопливо протянула обратно хозяйке – чувство неловкости было таким же сильным, как и чувство восхищения. Тетя Геля поняла ее жест по-своему и, кивнув, задвинула ящичек на место.
– Да-да, у нас теперь будет время, – сказала она и огляделась. Затем снова вышла из комнаты, и Паша услышала, что тетя набирает чей-то номер. Неужели действительно звонит в милицию?
– Алло, Андрей?.. – Паша не стала слушать дальше, она плотно прикрыла тяжелую дверь и уселась на краешек кресла с витыми ножками. Когда-то это должно закончиться?
В общем-то, да, это и в самом деле закончилось, и не совсем так, как ожидала Паша.
– Ты что, и в самом деле собираешься жить где-то «в людях»?! При живой тетке? Нет, Прошка, хватит того, что уже с нами случилось. – Тетя была непреклонна, и Паша осталась в этом удивительном доме. Она не сошла с ума, как ей показалось вначале, – картины деда действительно звучали, они пели, каждая по-своему, но ни один голос не звучал диссонансом, вливался в общий почти осязаемый поток звуков.
Она решилась спросить об этом тетю.
– Ну, конечно, слышу, Прошка, – сказала та таким тоном, будто Паша спросила ее о шуме дождя за окном. – По поводу этого даже две монографии написано, я дам тебе, прочтешь.
Но может быть, самым поразительным открытием для Паши стало то обстоятельство, что скоро она почувствовала себя среди этих картин и старинных вещей абсолютно естественно, будто жила здесь всегда. Возле ее кровати на резном столике стояла большая почтенная лампа из нефрита, и Паша не могла отделаться от мысли, что уже видела и столик и лампу. Это было невозможно, и все-таки так. Аристократка явно имела богатую родословную, может быть, даже состояла в «обществе зеленой лампы», но приняла Пашу как свою. Может быть, потому, что ее касались руки Пашиной мамы?
С семейным архивом все обстояло куда хуже. Нет, он не пропал совсем, но кто-то его «отредактировал» – исчезли некоторые документы, касавшиеся деда, его переписка, фотографии, альбомы. Тетя консультировалась с юристом, которого ей рекомендовал Ленский, но Паша предчувствовала, что некоторые вещи пропали безвозвратно. Например, все фотографии сестер. Что это было? Зачем маман так поступила? Пусть даже не лично, но это было ее решение, Паша не сомневалась.
– Мерзавка, какая мерзавка… – сто раз повторила тетя, когда обнаружила пропажу. – Готовилась к вступлению в наследство, на всякий случай концы подчищала. Нас как будто и не было, а она была.
В том-то и дело, что Паша никак не могла отделаться от этого самого «как будто не было». Конечно, тетя Геля, порой вздорная, порой трогательная и смешная, точно была, а вот мама – нет. «У нас, с нами, мы…» – Паше все время казалось, что тетя говорит во множественном числе о себе. Паша «помнила» некоторые вещи, а маму нет, не помнила. И весь этот последний месяц для нее тоже был «как будто». Паша лишь по телефону поговорила с Татьяной, и с Ленкой виделась всего два раза – встречаться почаще пока не получалось, потому что тетя Геля и ее, нет, теперь их дела занимали все время и внимание.
С тетей произошли прямо волшебные изменения. Да, она была немолода, но от ветхой прозрачной старушки не осталось и следа. И вообще, из тети просто била энергия. Паша вспомнила вдруг про чепец и кофе в постель и улыбнулась – тетя просыпалась ни свет ни заря, и в постели ее можно было увидеть лишь перед сном.
Рано утром в дверь скреблась – чтобы не разбудить «малую» – Шура. Тетя Геля возражала против этого словца, но Шура упорно гнула свою линию. Паше было смешно, тем более что, в конце концов, «малая» вытеснила из Шуриного словаря полоумную и психованную.
Где-то в районе кухни громким шепотом начинались переговоры. Звукоизоляция в квартире была отличной, но Паша не закрывала на ночь дверь своей комнаты и становилась свидетельницей примерно одного и того же диалога.
– Геля, нада што в магазине? – Это, конечно, Шура.
– Успокойся, мне есть кого попросить.
– Малую? А я на што? Малая еще бестолковая, напутает.
– Шура, – тетя говорила уже вполголоса, – не смей так отзываться о моей племяннице.
– А я не отзываюся, я и говорю, хорошая девка, толька молодая очень. И спит она. Так, Геля, што тебе нада? Я щас иду в бакалею…
Паша натягивала на ухо одеяло и пыталась подремать еще чуть-чуть. Шура ревновала «свою» Гелю к Паше, и та ее прекрасно понимала и на Шуру совершенно не сердилась. Отличная Баба-Яга, своя в доску, и на самом деле Паша с ней уже почти подружилась.
А вот с кем она так и не наладила отношения, так это с Ленским. Они с тетей вели за спиной у Паши сепаратистские переговоры. И ведь, пожалуй, Шура была абсолютно права – Паша оказалась бестолковой, если не сказать больше. Она бездарно упустила время, и теперь та чудесная остроумная фраза, которую она придумала месяц назад, уже не годилась, она как-то… подпортилась, потеряла свежесть. А сама Паша потеряла Ленского, безвозвратно.
