Ей повезло, если, конечно, так можно было сказать, и минут через пятнадцать в конце улицы, ведущей к ресторану, показался знакомый красный автомобиль. Тину уже мало интересовал тот, что был за рулем. Гораздо большее любопытство вызывала дама, сидевшая рядом.
Да, видимо, надо родиться француженкой, чтобы и в зрелом – лет в сорок, а то и больше – возрасте выглядеть женщиной до кончиков ногтей. И она отнюдь не была красавицей, как расписывала ее Яна. Но умение подать себя, подчеркнув все достоинства лица и фигуры и сведя на нет недостатки, вызывало восхищение. Тине хотелось изучать эту женщину, как редкостный музейный экспонат, чтобы взять что-то на вооружение. Ей было невдомек, что, если спутница Жан-Пьера смотрится как, пардон, кобыла призовых кровей, которую холят и лелеют и над выведением которой трудились поколения специалистов, то она, Тина, привлекает грацией и естественностью дикого животного, например газели или лани, над которой поработала сама природа.
Когда Жан-Пьер увидел ее, у него в глазах мелькнула паника и явно возникло желание резко развернуть автомобиль на сто восемьдесят градусов. Но было уже поздно. Девушка как ни в чем не бывало, хотя ее сердце заходилось от волнения, заулыбалась ему и приветственно помахала рукой. Озадаченный и вконец растерянный, он затормозил у тротуара рядом с ней.
Дама, сидящая рядом, перевела на Жан-Пьера вопросительный взгляд, в котором вскоре сверкнули молнии. Вне всякого сомнения, она обратила внимание на молодую привлекательную особу, возникшую прямо по курсу их автомобиля. А когда та дала понять, что прекрасно знает ее друга, заподозрила неладное и ощутила прилив праведного негодования.
Насладившись испуганно-ошеломленным видом коварного обольстителя и с удовлетворением представив, что его ожидает в недалеком будущем, Тина в довершение своей маленькой мести игриво подмигнула французу и, повернувшись, неспешно зашагала прочь.
Жан-Пьер словно окаменел. С одной стороны, вроде бы ничего не произошло, а с другой – его жизнь могла круто измениться к худшему. Русскую бизнесвумен, отдыхающую инкогнито, он точно упустил. Оставалась, правда, Жаклин, но сейчас он боялся даже посмотреть в ее сторону. Она была женщина щедрая, сердобольная, но ужасная собственница, и объяснить ей, что с этой Тиной-Александрой у него ничего не было, будет далеко не просто.
А он уже размечтался, как станет зимой разъезжать на санях по бескрайней заснеженной степи или стрелять медведей в глухом лесу в окружении егерей, а потом париться в бане и пить водку с русской красавицей. А летом его будет ждать Жаклин с ее яхтой, виллой и совсем еще не старым телом…
Тине было скверно: на душе скребли кошки, на глаза наворачивались слезы. Утешало только одно: она не опустилась до скандала, а так хотелось высказать этой парочке все, что она думает об обоих. Но для этого нужно было прежде всего в совершенстве владеть французским языком, поскольку Жан-Пьер в данной ситуации на роль переводчика никак не годился.
Конечно, было жутко жаль себя, – так опростоволоситься! Но, положа руку на сердце, все ведь могло сложиться во сто крат хуже. Ей тут же захотелось отблагодарить своих доброжелательниц. Но как ни ломала Тина голову, на ум пришли лишь традиционные российские бабьи посиделки. «Значит, так тому и быть», – решила она и подняла руку, останавливая проезжающее мимо такси.
Любоваться достопримечательностями не осталось никакого желания, а цель, с которой Тина ехала в Марсель, была выполнена, хотя и без особой радости.
Предварительно заручившись согласием мадам Пикмаль и Яны, она попросила накрыть столик на лоджии своего номера. Шампанское Тина предложила выбрать хозяйке отеля – его оказалось великое множество сортов, – а все остальное заказала по своему вкусу, присовокупив привезенную с собой икру…
Засиделись глубоко за полночь, когда на черном бархатном небе высыпали все имеющиеся в ту ночь в наличии звезды. Перемывали косточки мужьям те, у кого они были, и всем остальным мужчинам уже сообща, сетовали на непутевое подрастающее поколение, тяжелую женскую долю. И, очень довольные собой, пришли к выводу, что, если бы не они, женщины, мир непременно провалился бы в тартарары. Затем обменялись телефонами и договорились не терять друг друга из виду. Вышло задушевно, как дома, на Валдае, только что не пели хором «По Дону гуляет казак молодой», и то только потому, что не все знали слова…
Этой ночью, когда Тина уже лежала в постели, прежняя мысль остаться во Франции показалась ей нелепой, как и мечта продлить отпуск. Очень захотелось поскорее вернуться домой. Домой – в широком смысле слова: в Москву – к Александре и Бине, на Валдай – к родителям, бабе Дуне, подругам. И она принялась прикидывать, какие кому привезет сувениры. А как же без этого? Вот только что подарить своей успешной родственнице – придумать никак не могла. Трудно чем-то поразить человека, у которого есть все…
«Я вроде как за вас теперь отвечаю», – сказал ей Роман, и было это совсем недавно, а кажется, будто в прошлой жизни… «Господи, – усмехнулась Александра, – опять «прошлая жизнь». Можно подумать, что у меня их, как у кошки, семь. Или у кошки девять жизней? А впрочем, какая разница, ведь с лихвой хватило бы и одной – долгой и счастливой, с любимым человеком»…
Однако Александра знала, что больше их дорожки не пересекутся. Уж Роман побеспокоится об этом. А она, чем займется она? На этот вопрос ей все труднее становилось ответить.
Сначала Александра делами отвлекала себя от грустных мыслей. Затем, с разрешением бытовых проблем, существование здесь приобрело устоявшийся характер и даже стало приедаться. А ухудшения самочувствия как не наблюдалось, так и не наблюдается. Даже наоборот. Сколько же времени ей в таком случае торчать в этой глуши?
Зимовать здесь она была не готова. Рассчитывала появиться в Москве в самый последний момент и красиво, никого ничем не обременяя, уйти… ну и так далее. А получалось, что, поскольку отпуск подходил к концу, волей-неволей надо было думать о возвращении. Странно, но этого Александре совсем не хотелось.
За все время, прожитое в избушке, она на удивление редко вспоминала о работе, да и то отстраненно, будто та не имела к ней непосредственного отношения, а ведь раньше была чуть ли не смыслом ее жизни. И без вернисажей и театральных премьер тоже обходилась теперь запросто. Правда, это каких-то несколько недель.
К тому же существовал Тургай, которого Александра уже причислила к божьим творениям высшего порядка, не в пример омерзительным, похотливым или вроде бы неплохим, но примитивно мыслящим, подозрительным существам мужского пола. Они не шли ни в какое сравнение с чутким, благородным, самоотверженным псом…
«Может, оставить все свои деньги человеку, который будет жить здесь с ним круглогодично? – возникла в мозгу мысль, но ее тут же сменила другая: – А что, если он окажется недобросовестным?»
«Тогда создай организацию – с твоим государственным умом это раз плюнуть, – одна часть сотрудников которой будет ухаживать за собакой, а другая блюсти ее интересы, надзирая за правильным выполнением обязанностей первыми, и тогда…» – вмешался в ее размышления ехидный внутренний голос.
