— Но теперь вы твердо уверены в своей версии. Почему?
— Потому что я идиотка. Когда «скорая» приехала, явилась и Клэр, дескать, она услышала шум, но в машину села я, а Клэр осталась. Она могла навести тут полный порядок и припрятать все улики задолго до моего возвращения.
Я потерла круглое пятно на медном диске столика:
— Она говорила вам, что прибралась в комнате?
— Разумеется, нет. Утверждает, что сразу же вернулась к себе и ждала у телефона.
У телефона. Так вот какой предмет оставил четыре царапины — четыре острых уголка — на столике!
— Откуда вы позвонили Адаму?
Судя по короткому, нетерпеливому вздоху, ей показалось, что я ухожу от темы:
— Отсюда. У меня всегда при себе мобильник.
— А куда девался городской телефон?
Я выразительно постучала пальцем по медной столешнице, и до Оливии дошло наконец. Она заморгала, потом обвела взглядом комнату:
— Он… — Она снова в растерянности глянула на стол. — А и правда, где же он?
— В ту ночь он стоял тут?
Оливия с минуту взирала на столик, как будто он мог подсказать ответ. Наконец обрывки воспоминаний сложились в мозаику.
— Нет, — вдумчиво ответила она, — только стакан и наушники. Больше ничего. Я и не подумала… Как странно!
Не так уж странно, подумала я. Если злоумышленник что-то подсыпал Расселу в его стаканчик виски «на ночь», имело смысл заодно убрать телефон, чтобы он не смог позвать на помощь. Когда это было проделано? После того как Рассел позвонил Оливии?
— О чем говорил отец, когда позвонил вам?
— Он был пьян, — отмахнулась Оливия.
— In vino veritas
[9]
.
— Ничего не помню, — уперлась она.
— Так я не смогу вам помочь.
Вдруг она отвернулась от меня и отошла на несколько шагов, словно убегая от моего вопроса. Присела на край дивана, сложила руки на коленях и надолго погрузилась в молчание. Я уж подумала, может, мне уйти, но тут она резким, отстраненным тоном произнесла:
— Все обернулось ложью, против него использовали то, что было ему всего дороже.
Да, такие слова из уст близкого человека, отца, больно ранят. А уж если это последние его слова… Ох! Из сочувствия я помедлила, прежде чем задать очередной вопрос:
— О чем он говорил, вам известно?
— Нетрудно догадаться, — прошептала она.
— О вас?
Хоть Оливия и психотерапевт, обижается она быстрее всякого пациента. Судя по ее взгляду, она решила, что я издеваюсь над ней и ее горем. Но быстро опомнилась и поняла, что такое предположение напрашивалось само собой. По ее лицу нетрудно было проследить, как она взвешивает очередной ответ, чтобы не ввести меня в заблуждение, но и не дать лишней, с ее точки зрения, информации:
— О своей работе.
— Каким образом его работу могли использовать против него?
— Не знаю. В тот момент я не могла толком разобрать. Это как-то связано с Клэр. После смерти Мики она была его работой, его ответственностью. Папа заботился о ней, помог ей оправиться, встать на ноги.
— С какой бы стати в таком случае ей желать его смерти?
— Ей все это надоело. Все только и говорили о том, как много сделал мой отец, а про нее забывали. А когда у Адама ничего не вышло с музыкой, Клэр свалила все на отца. С тех пор и пошли разлады.
— Я думала, Адам выбрал другую карьеру, не захотел больше петь. — После триумфального приема на вечере памяти Мики Адам под присмотром Рассела записал альбом — вполне успешный, сколько помнится, у меня он стоял на полочке, хотя, честно говоря, давненько я его не слушала. А потом Адам повесил гитару на гвоздь и занялся чем-то другим, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.
Оливия скупо улыбнулась:
— Отец умел все представить в лучшем виде, такой уж у него талант. Альбом был неплохой, но все ожидали второго пришествия Мики и были разочарованы.
— Но Джордану это не помешало. — Вышедший полтора года тому назад альбом Джордана мгновенно ворвался в первую пятерку, побил рекорды продаж, песни из него все еще звучали по радио. Он оказался точной, до мурашек по коже, копией отца — и его манера писать песни, и его вокал. Гораздо ближе, чем Адам. Мальчишка очаровал и нас, ветеранов, помнивших его отца, и подростков, приветствовавших новую рок-звезду. Критики и публика с нетерпением ждали следующего альбома.
— Вот отчего Клэр с ума сходит. Корону Мики унаследовал «другой» сын. И опять же виноват оказался мой отец.
— Потому что он выпустил этот альбом?
— Потому что он позаботился о Джордане, а не только об Адаме.
Клэр, подумалось мне, из тех свирепых мамаш, что тигрицей набрасываются на всякого, кто обидит их выводок. Но прежде чем принять версию Оливии, мне требовалось заполнить лакуны и составить полную семейную картину. И кстати, как вписываются в эту историю «пленки из отеля»?
— У кого сейчас пленки? — спросила я.
— У меня.
— Где они?
— Не вижу, какое отношение…
— Ладно. По крайней мере, они в надежном месте.
Оливия поднялась, уперла руки в боки:
— Вы думаете, пленки как-то связаны?..
— Пока что я еще ничего не думаю. Только задаю вопросы. — Я улыбнулась, стараясь закончить первый разговор на позитивной ноте, ведь нам еще не раз предстоит встречаться. — Мне пора на работу, но мы вернемся к этой теме.
— Разумеется. Встретимся сегодня вечером. Я познакомлю вас с теми людьми, которые могут помочь.
— Большое спасибо.
Оливия испустила долгий вздох, как бегун, пересекший финишную прямую.
— Большое спасибо, что выслушали. Я и на это не рассчитывала.
— Если можно, больше ни с кем это пока не обсуждайте.
— Чтобы не перебить ваше интервью?
— Вам самой не понравится, если об этом напишут в «Пейдж сикс».
Стоит желтой прессе прознать, в чем Оливия обвиняет Клэр, с журналюгами родимчик приключится. Это будет просто глупо и гнусно.
— Вы правы.
Не могу сказать, что выдвинутый Оливией мотив казался мне достаточным для убийства, но мысль уже работала вовсю. На площадке, дожидаясь лифта, я размышляла о том, каково жить публичной жизнью, когда папарацци сторожат каждый твой шаг, оговорку, ошибку. Требуется нарастить толстую кожу, и эта кожа с годами прирастает к телу, становится частью твоей сущности. Добавим к толстокожести раздутое «эго» творческого человека — и браки распадаются, дети ссорятся с родителями, все идет наперекосяк.
