Мы с Филипом работали над одним и тем же первоначальным публичным предложением, касавшимся большой компании-распространителя в Мемфисе, но до завершения сделки группе банкиров и юристов требовалось прилететь на место и проявить должное усердие.
Я, мелкая сошка, всю поездку сидела до ночи над расчетами. Филип тогда был многообещающим младшим партнером в большой фирме. Он сопровождал в Мемфис трех партнеров старше себя по должности. На встрече нас было восемь человек — все, кроме меня, мужчины. На второе утро, когда мы уже погрузились в экселевские таблицы, Филип ворвался в комнату со стопкой докладов в руках.
Не извинившись, не попросив разрешения, прервать нас, он резко заявил: «Вы тут все напутали. Я всю ночь возился с докладами, так что послушайте внимательно, что я вам скажу». Потом он начал объяснять, что мы напутали с анализом и вообще зря потратили время. Тот факт, что в этом направлении нас вел его начальник, его не смутил. Все это могло бы показаться неуместным, но Филипом, руководило искреннее чувство собственной правоты. Его напор очаровал меня. Тогда мне не хватило опыта понять, что уверенность его вызвана ощущением того, что весь мир ему чем-то обязан.
Пока он стоял и тряс докладами, я разглядывала его темные волосы, чуть прикрывавшие уши и воротник рубашки. Костюм, был сшит прекрасно, манжеты аккуратно лежали на запястьях. Занудные банкиры и юристы никогда не носили таких минных стрижек. Они хотели выглядеть как можно более профессионально в глазах своих корпоративных клиентов; этот же парень явно ни перед кем не приседал. Он был стройный и длинноногий, ростом выше ста восьмидесяти сантиметров. Я обратила внимание на то, какие у него мускулистые ноги, пока он шел вокруг стола, раскидывая папки перед каждым из нас.
Он посмотрел на моего начальника, Кевина Креймера, и сказал: «Значит, так: меняем направление. Работать, теперь будем вот как. Если вы посмотрите на проспект…» Я, помнится, подумала, что он может оказаться из тех парней, у которых даже есть еда в холодильнике. Меня очаровали его большие голубые глаза и резко очерченные скулы. Филип напомнил мне длинноволосых старшеклассников в обрезанных джинсах, игравших в «летающую тарелку» на главном газоне моей школы в Миннеаполисе. Светлые волосы на их обнаженных торсах блестели от пота, когда они прыгали, чтобы поймать тарелку.
В третий и последний вечер мы работали до полуночи, и он предложил нам четверым пойти выпить в бар старейшего в Мемфисе отеля «Пибоди». Филип сидел рядом со мной на кушетке, практически не обращая на меня внимания, и разговаривал с моими шефами, Кевином и Дональдом, через стол. В обшитом дубовыми панелями зале было темно, в ярких вазах на каждом столе мерцали свечи, Могучий бармен в рубашке под смокинг с расстегнутым воротником разговаривал с местным жителем в черной ковбойской шляпе.
Филип немного пугал меня, но я была совершенно очарована его блеском. Делить его с моими скучными покровительственными шефами-банкирами было совсем неинтересно. Кевину и Дональду было наплевать на все, кроме зарабатывания денег.
Кевин увидел Росса Перо, который мелькал на канале Си-эн-эн по телевизору, расположенному высоко на стене, и воскликнул:
— Нет, вы только посмотрите на этого типа! И это США! Он пытается ввести у нас трех партийную систему? Что за чушь!
Я надеялась, что у меня на лице не отразится презрение, которое я испытывала к его наивным политическим наблюдениям.
— Три партии на выборах — это не так уж необычно.
— Ну как же, — сказал Кевин, широко распахнув глаза, таким тоном, будто разговаривал с маленьким ребенком. Он сложил ладони вместе и положил их на стол. — У нас в стране две партии. Вот тут — демократы. — Он переложил руки на другую сторону стола. — А вот тут республиканцы. Две партии, понимаешь?
— Да, Кевин, это я понимаю. А вы слышали когда-нибудь про такую штуку, как партия Синего Лося?
— Не слышал, конечно.
— Синего кого?
— Да так, мелочь. Всего лишь партия Тедди Рузвельта, — ответила я, разгрызая кубик льда.
— Ну, хорошо, мисс умная штучка, один раз такое случилось, но в целом я все равно прав. — Он буркнул что-то себе под нос взял горсть кешью и принялся катать их на ладони, будто игральные кости.
«Моя очередь. Это даже весело», — решила я и тронула его за руку.
— Ах да, и еще диксикраты — помните такого мелкого политика Строма Термонда?
Роджер моргнул в ответ.
— Ну, хорошо, два раза за всю историю, и что?
— Вообще-то даже больше. — Как я ни старалась, мне не удалось скрыть удовольствие от того, что я его обставила. — Джордж Уоллес в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом и тысяча девятьсот семьдесят втором и Джон Андерсон в тысяча девятьсот восьмидесятом году.
Мои собеседники ошеломленно уставились на меня. Филип расхохотался, откинув руку на спинку дивана. Я почувствовала исходившее от него уверенное тепло.
— Кевин, может, она и работает на тебя, но она тебя уела.
— Ну да, но кто ее нанял? Я! Я знал, что в ней что-то есть.
Тема закрыта. Кевин с Дональдом принялись обсуждать преимущества так называемого первоначального публичного предложения по сравнению с рекапитализацией. Филип пальцем помешал лед в своем виски, облизнул палец, положил руку мне на плечо и прошептал на ухо:
— Всю жизнь ты банкиром не будешь.
— Что? — Он что, нашел ошибки у меня в работе?
— Тут дело не только в том, что ты страстная, — продолжал нашептывать Филип, — ты еще и слишком интересная.
После этого он весь вечер меня игнорировал, и едва попрощался. Я была в унынии. Следующим утром он отправился в Хьюстон, а я вернулась в свою квартиру-студию на Восточной Тридцатой улице в Марри-Хилл. Прислонившись к хрупкой складной двери в кухню, я подумала, что никогда не найду свою любовь. Полтора года я встречалась с казановой из редакции одного журнала, который меня обманывал. Он даже потерял работу из-за своей ненадежности. Это был тот еще мерзавец, и все равно сердце мое было разбито. Шикарный Филип, который так мне понравился в Мемфисе, был мне не по зубам. Нью-Йорк — самое одинокое место в мире, когда у вас никого нет, вы запутались, и ненавидите свою работу.
Но я все равно попыталась добиться своего. На протяжении следующих двух недель я послала Филипу три рукописные записки, прикрепленные к меморандумам по сделке, отчаянно пытаясь придумать причину, по которой он должен мне позвонить. Ничего не получалось. Он звонил шефу. Иногда по пути домой я задерживалась у входа в его фирму, находившуюся всего в паре кварталов от моего банка. Но в тумане серых костюмов, покрывавшем тротуары Уолл-стрит, я не заметила его ни разу.
Через пять недель, теплым осенним вечером, часов около шести, я пыталась поймать такси в центре, когда к тротуару подъехал серебряный винтажный кабриолет БМВ. Теперь-то я знаю, что новых вещей у богатеньких мальчиков обычно не бывает.
— Тебя подвезти, мисс банкирша?
