На это он не обратил внимания.
— Все очень просто: ты зарабатываешь паршиво, по счетам плачу я, и ему я платить не собираюсь.
— Не смей издеваться над тем, сколько я зарабатываю, — заорала я, тыча себе в грудь пальцем. — Вся забота о детях в этом доме лежит на мне. Это я тут принимаю решения! Мы в двадцать первом веке живем, ты, привилегированный, испорченный, деревянный архаизм!
Я сама не могла поверить, что выдала такое нелепое и смешное определение. Мне ужасно хотелось расхохотаться; я ждала, когда это сделает Филип, надеясь, что он сломается первым.
Но у него пропало всякое чувство юмора. Он только и смог сказать:
— С тобой что-то не в порядке.
Потом он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Когда, просмотрев ночные местные новости, я проскользнула в постель, то надеялась, что Филип уже будет спать, — и, как оказалось, напрасно. Я легла рядом с ним, повернулась лицом к прикроватной тумбочке и отодвинулась как можно ближе к краю постели. Я чувствовала, что он лежит с открытыми глазами. Тогда я закрыла глаза и попыталась заснуть, чувствуя, как голова проваливается в мягкую пуховую подушку.
— Ты такая агрессивная, — сказал он, наконец.
Я не ответила. Что я могла сказать, зная, что тяга к Питеру пробудила во мне воинственное отношение к Филипу? Вне зависимости от недавней сцены между нами, я знала, что от Питера моему мужу было не по себе, что Питер отнимал у него время общения с собственным сыном. И при этом я точно знала, что не уступлю ему ни на йоту и даже не попытаюсь помочь справиться с этим. Филип жаловался, что хочет проводить больше времени с Диланом, но он не представлял, как достучаться до сына. А Питер был нужен Дилану по-настоящему.
— Я не нарочно.
— А получается неплохо. Оставь свою чертову прислугу, если это тебя успокоит.
— Я спокойна.
— Правда?
Я повернулась.
— Извини, что назвала тебя архаизмом.
— С чего это вообще выскочило?
— Ну, просто я не считаю, что у тебя современные взгляды на некоторые проблемы.
— Современные?
— Мы движемся вперед, земля вращается, и не надо меня удерживать. Это глупо.
— А почему мы вдруг завели разговор про тебя?
Черт. А ведь он прав.
— Вовсе не про меня. А про то, что, по-моему, лучше для нашей семьи. Для Дилана.
Филип прикрыл глаза согнутым локтем и затих. Я вдруг почувствовала себя виноватой. Он не сделал ничего плохого. Он просто хотел, чтобы ему все доставалось как можно легче: деньги, успех, жена, которая ценит его тяжкий труд. Он же вовсе не негодяй.
Я вспомнила про Сюзанну. Про то, как она советовала мне регулярно делать мужу минет с целью наладить наши отношений. Может, в этом и была проблема? Я слишком мало ему давала. Может, это я во всем виновата? Я пододвинулась к нему и начала поглаживать ему живот рукой. Я устала и была совершенно не в настроении, и одна только мысль о сексе приводила меня в ужас. Так что я просто гладила ему живот и грудь, надеясь, что он уснет, как маленький ребенок.
При этом я начала думать о Питере: интересно, чувственный он или нет? Наверняка чувственный, решила я, но постаралась на этом остановиться и переключиться на мужа. Я попыталась вызвать в себе желание, но единственное, на чем мне удавалось сосредоточиться, — это на усталом теле рядом со мной, ждущем любви. Очередной человек, которому от меня что-то нужно. А потом я вспомнила, что можно воспользоваться уроками, которые давал мне в колледже сосед-гей, и что я отлично умела делать то, чего Филип ждал от меня. Так что я закрыла глаза и бросилась в бой.
На следующее утро Филип цеплялся ко мне, как ребенок.
— Я люблю тебя, — говорил он, — и на самом деле думаю, что ты зарабатываешь кучу денег. Такую большую кучу, что в нее можно нырнуть.
Я рассмеялась.
— Прости, что я так отозвался о твоей зарплате, — сказал он. — С моей ее сравнивать бесполезно. Ты много зарабатываешь, особенно если учесть, что ты работаешь неполную неделю.
— А ты прости, что я обозвала тебя архаизмом, это был уже перебор.
Мы лежали в тишине, пока дети спали; яркие полосы солнечного света пробивались сквозь жалюзи. Мы были вместе уже пятнадцать лет, и последние пять из них были не особенно счастливые. Настоящая страсть, по крайней мере, с моей стороны, закончилась еще до рождения Дилана. Когда-то давно он обнимал меня ногами после занятий любовью. Мы валяли дурака в постели до четырех утра, хотя в шесть Филипу непременно надо было куда-то улетать. Следующим вечером он клялся, что ляжет в девять, но все начиналось по новой. Всего лишь раз за рабочую неделю мы ночевали на разных квартирах, чтобы отоспаться и набраться сил.
Филип мог вести себя как младенец, когда дела шли не так, как ему хотелось, но при этом он отличался верностью, трудолюбием, добрыми намерениями и хорошо о нас заботился. Несмотря на весь прогресс, которого достигли женщины, многие из нас все еще хотят иметь мужа, который мог бы взять все в свои руки в сложной и опасной ситуации. Филип умел это делать, и я все еще доверяла ему как никому другому. Но сейчас мы лежали рядом, и я пыталась найти эмоциональный контакт с ним, найти что-то, что было для меня важно в наших отношениях, и боялась, что не сумею этого сделать. Боялась, что у меня был гораздо более прочный эмоциональный контакт с Питером Бэйли. Филип обхватил меня своими длинными ногами, но меня это больше не возбуждало и не успокаивало. Я не могла вернуть ощущение единства между нами.
— Я хочу больше времени проводить с тобой, — сказал он. — Давай уедем куда-нибудь на выходные? Нам нужно освежить наши отношения, как прошлой ночью. Я кое-что хочу с тобой обсудить.
Мне слышно было, как в столовой дети ссорились из-за хлопьев к завтраку.
— Что обсудить?
— По работе. Финансовые вопросы.
— Давай коротко поговорим сейчас.
— Нет, с утра это слишком сложно обсуждать.
— Слушай, мне уже любопытно. В фирме все в порядке?
— А как же! — Он погрозил мне пальцем, словно призывая прогнать эту глупую мысль.
— Но нам все равно надо поговорить?
— М-м-хм. — Он глубоко и отрывисто вздохнул, а потом кивнул.
— Например, о том, что ты делал с Аланом в доме за закрытыми дверями?
— Нет. — Он откинул одеяло и внезапно выпрыгнул из постели. Кажется, он врал.
Глава 16
Проблемы элегантности
Стайка встревоженных наседок кружила вокруг Барбары Фишер. Одна из них гладила ее по спине.
— Мне так жаль…
— Ужасно, просто ужасно, — сказала Топпер Фицджеральд, интеллектуальная мощь комитета по украшению.
