— Ну, хорошо, я не обиделась. — Если честно, меня все это очень задело. — Значит, в моем костюме куча ошибок. А что же мне тогда следовало надеть?
— Ну, вообще-то за такие вещи люди платят кучу денег, но ладно уж, для вас совет будет бесплатный. — Он был просто очарователен: черные, зачесанные назад волосы, огромные глаза. Модельер улыбнулся и сжал мне плечо. — Туфли должны быть из черного атласа. И какая-нибудь яркая деталь — цепочки или высокая шнуровка — это очень сексуально, или камешки — на вечерних туфлях они очень уместны. Куда бы вы ни собирались, вечерние туфли должны быть очень развратными. Если у Маноло Бланика не найдется ничего подходящего, обратитесь к Кристиану Лубутену. По-моему, он еще талантливее. И никогда не носите вечером простые черные туфли.
Мой сосед сделал большой глоток вина; похоже, объяснять придется еще очень многое, и он только начал.
— Джемпер у вас слишком темный. Нужно что-нибудь посексуальнее, не стоило надевать к обеду деловой топ в стиле восьмидесятых. Что-нибудь богемное для контраста с линиями костюма; вам нужна прозрачная кружевная блузка с манжетами, которые вылезают из рукавов пиджака нарочито небрежно. Никакого лифчика, пусть грудь будет немного видна. И ни в коем случае не застегивайте манжеты.
Мне захотелось вытащить репортерский блокнот.
— Воротник блузки должен падать на лацканы, но не слишком низко. Сережки сюда совсем не подходят. Зимой такие можно носить только с облегающим черным джемпером и черными брюками или джинсами. На парадных приемах, да еще вечером, они теряются. Раковины подходят для лета; это пляжные сережки, а не городские. Положите их в дорожную сумку и отвезите на большом джипе в летний домик. — Я невольно рассмеялась; именно это я и собиралась сделать.
— Вам нужны большие золотые кольца или крупные камни. У вас ведь есть такие? По вам видно, что есть. — Я кивнула. Когда родился Майкл, Филип купил мне сапфировые серьги в виде капель, окруженных маленькими бриллиантами, — Ну вот, хорошо. Вы на Парк-авеню живете, вам нужно выглядеть особенно сексуально, иначе вы будете смотреться как матрона, да еще и консервативная притом. Говорю вам, большие золотые кольца в уши, чтобы сочетались с поясом. Дорогие сережки-ракушки вроде ваших нужно носить летом, с белой футболкой (лучше всего от Пти Бато) и белыми джинсами. Заведите себе пояс-веревку на лето и туфли на пробковой платформе. Платформы — это очень важно.
Мне вот-вот предстояло проникнуть в ускользающую тайну моды. Никогда еще так интересно и так четко мне не объясняли, как нужно одеваться. С помощью этого двойника Монтгомери я стану одной из этих шикарных дамочек, а клуши будут мне завидовать, а фотографы вроде Панча Пэриша будут ходить за мной следом на каждой вечеринке, я, я…
Дзынь. Дзынь. Сюзанна постучала тяжелой ложкой для десерта по бокалу. Удивительно, но хрустальный бокал не раскололся.
— Извините, друзья, но я попрошу пару минут внимания.
«Монтгомери» ткнул меня локтем в бок.
— Посмотрите на ножи. Возьмите в руку — чувствуете, какой он тяжелый? Чистое серебро от Пюифоркат. Долларов шестьсот пятьдесят за штуку.
— За нож?
— Ну да, а здесь у каждого три вилки, два ножа…. Наверняка у нее полный сервиз на двадцать четыре персоны, по десять вилок-ложек на человека. Вот это подход к делу.
Сюзанна улыбнулась и еще пару раз звякнула, явно довольная тем, что разговор за столом идет так оживленно, — значит, прием удался.
— Я хочу поднять тост за моего дорогого друга…
— Твоего? А кто вас познакомил, интересно? — шутливо перебил ее муж.
Все рассмеялись.
— Ну, хорошо, нашего общего друга мистера Юсефа Голама. Вот уже третья президентская администрация консультируется у Юсефа по поводу нестабильной ситуации на Ближнем Востоке. Он написал девять книг и десятки статей на эту тему, и одна из его книг получила Национальную журнальную премию общественного интереса, присуждаемую за… — Сюзанна бросила взгляд на крошечную бумажку под своей тарелкой для десерта, — влияние на национальную или местную политику и на законодательство. За тебя, дорогой Юсеф.
Юсеф поставил свой бокал.
— Люди, — сказал он. Глянув на стол, он явно решил, что лучше говорить стоя. Потом он повторил: — Люди. Я не думаю, что наступил конец эпохи диктаторов, но мне кажется, что мы пережили опасную осень, как я ее называю…
Чаще всего компания с Парк-авеню восхищается экспертами по политике, от которых на самом деле не услышишь ничего толкового. Эти ухоженные дамочки и их суетливые мужья втайне считают себя недостаточно умными, чтобы понять всю эту болтовню, но притворяются, что понимают. Я бросила на Филипа раздраженный взгляд, представляя себе, какая сейчас будет скучная речь, но он посмотрел на меня сурово, будто упрекал, что я веду себя как ребенок. Я повернулась к «Монтгомери», который исполнял роль заместителя Питера на этом вечере, и тот мне подмигнул. Он тоже считал, что Голам — надутое ничтожество. Я вынула из ушей сережки с ракушками, положила локти на стол, оперлась головой на руки и приготовилась терпеть.
Филип, который любил выделываться на публике, задал вопрос о производстве урана в Иране. Эта новая тема еще больше взволновала Юсефа, так как давала ему возможность продемонстрировать свои знания.
— Если вы хотите понять будущее Ирана, я напомню вам о событиях, происходивших в этом регионе в последней четверти восемнадцатого века.
О господи. Извини, Юсеф, я курила травку на задней парте в кабинете истории, когда это проходили. Я выпила еще вина.
Я все это уже слышала от других мыльных пузырей вроде Юсефа. В Квартале есть особый гостевой список авторов, редакторов журналов и экспертов по внешней политике. Эксперты получают от таких приемов необходимую им дозу внимания и контакт с самыми влиятельными людьми города, а хозяйки — десятки записочек с благодарностью за невероятно интересную беседу за обедом. Но эксперты знают, что им положено выступать для хозяев, как дрессированным тюленям, — почти как наемному персоналу. В их обязанности входит и упоминание в разговоре влиятельных особ из правительства.
— …я вспомнил об этом, когда оказался в Овальном кабинете — он, кстати, гораздо меньше, чем кажется. Пока я помогал президенту готовить его последнюю итоговую речь, я понял, что он действительно глубоко осознает сложность арабской ситуации.
Я постучала кончиками пальцев по бокалу и прошептала: «Пожалуйста», обращаясь одному из официантов в черных шелковых френчах, которые стояли у стола в стратегических точках.
— Это, естественно, напомнило мне об идее добродетели из макиавеллиевского «Государя». Буш воплощает в себе добродетель — идею Макиавелли о человеческой энергии, которая влияет на судьбу и удачу. Он сочетает тонкость Цицерона с резкостью Цезаря.
Я вообще не понимала, о чем он говорит.
— Буш, конечно, не интеллектуал, но неким таинственным образом он достиг состояния гениальности. Думая о Буше, уместно вспомнить и о Медичи.
