А когда мое бешенство утихло, на меня навалилось чувство вины, заставив приглядеться к ситуации повнимательнее. Я поняла, что Магуайру вовсе не обязательно страдать вместе с нами, если можно доказать свою непричастность. Меня переполнял гнев, и я то и дело меняла свой взгляд на события. В конце концов, Билл Магуайр сохранил свое место, пообещав внимательнее следить за продюсерами и создать группу по реорганизации процесса проверки фактов на телеканале.
А что Гудмэн? Человек, на которого я работала десять лет, помогая ему лучше выглядеть и казаться умнее, чем он есть? Я правила его сценарии, придавала блеск вопросам, которые он задавал, пудрила ему лоб, когда он покрывался потом, и приглаживала его жесткие волосы. А он в решающий момент тоже заявил, что не в курсе дела. Объявил, что ведущие новостей столько путешествуют, что просто не могут уследить за всеми сюжетами, которые они освещают, не могут нести ответственность за подготовительную работу, за исследования. На то и нужны продюсеры, которые проверяют факты.
Так что хотя Гудмэна и не оставили в покое, карьера его не погибла. Ему сделали выговор, сняли с «Вечера новостей», но дали свою команду для часовых документальных передач. Он, вообще-то, этого и хотел; он много лет пытался вырваться из жерновов «Вечера новостей» и получить свое подразделение, чтобы более глубоко, в часовом формате, освещать серьезные проблемы. Так что «наказание» вышло то еще.
В итоге пострадали, прежде всего, продюсеры. Эрик, верный себе, был со мной до конца. Впрочем, хоть я и не хочу умалять его верность, я не уверена, что у него был выбор. Нас с ним попросили подать в отставку, поскольку мы предали доверие публики. Пусть даже мы не могли этого знать, не могли себе такого представить.
Через две недели после того, как интервью вышло в эфир, я сидела в коридоре у кабинета Магуайра. С момента передачи «Новостей и фактов» он вел переговоры о моей судьбе со своим боссом, председателем компании, владевшей Эн-би-эс. Их совет директоров требовал крови, надеясь спасти свою репутацию и не потерять клиентов в других издательских и кабельных компаниях из-за фиаско с Терезой Будро на Эн-би-эс — своей главной жемчужине.
Магуайр пригласил меня к себе, и я сразу все поняла.
— Джейми, не буду с тобой юлить, перейдем сразу к делу. Я встретился с советом директоров компании. Нам придется тебя уволить, с сегодняшнего дня. Конечно, выходное пособие…
Я лишилась дара речи. Оглядев комнату, я не заметила, чтобы и он паковал вещички. Похоже, маленькие люди теряют работу, а большие шишки остаются в безопасности. Не мы первые, не мы последние.
— Выходное пособие? Вот так, значит, дело обстоит? Я проработала здесь десять лет, и мы переходим к выходному пособию уже во втором предложении?
— Джейми, не надо делать ситуацию еще более некрасивой, чем она есть.
— Билл, я не сделала ничего плохого. Я почти всю жизнь здесь проработала, я сделала здесь карьеру. Это… это нечестно. Откуда мне было знать, что меня намеренно обманут сумасшедшие, решившие отомстить всему телеканалу. Они целились в руководство, а не в такую мелкую сошку, как я.
Магуайр пожал плечами. Я продолжила:
— Я все десять раз перепроверила. Я не могла знать, что на самом деле творилось.
— Ты выпустила сюжет, создавший нам проблемы.
— Я высказала свои сомнения. А вы, мистер Я Никогда Не Бросаю Своих, сказали мне, что освещали избирательные кампании и лучше меня знаете, что окончательное решение принадлежит вам.
— Тебе не стоит припоминать мне мои слова. И окончательное решение действительно принадлежало мне.
— Тогда почему работу теряю я? Вы президент департамента новостей! Вы дали разрешение пустить сюжет!
— Так уж обстоят дела.
— Что ж вы не спасли своих? Разве не этому учат морских пехотинцев, разве не это означает девиз «Всегда верен», или вы ничему не научились в…?
— Джейми, все кончено. Это окончательное решение.
— Но я…
— Все кончено.
Мне нечего было сказать.
— Может, я и мог бы разделить с тобой ответственность, но я не собираюсь страдать из-за этого. Я всегда говорил, что сюжет твой. — Он наклонился ко мне поближе. — Как я сказал тебе в кабинете Эрика, в конце концов, продюсер этого сюжета ты. И ты совершенно не права, обвиняя меня. Ты высказала сомнения, а не настояла на том, чтобы снять сюжет. Это две разные вещи.
Я невольно задумалась. В чем-то морской пехотинец был прав. И вот что странно: в этот ужасный момент, когда я теряла работу, я думала только о Питере. О том, как я от него отмахнулась. Почему я не прислушалась тогда к его словам? Неужели ради того, чтобы не позволить себе признаться в своих чувствах к нему?
— Может, мы на тебя и надавили, но тебе придется признать, что ты позволила на себя надавить. Я сказал тебе, что если ты решительно выступишь против, я не запущу сюжет. Ты слегка отбивалась, но этого было недостаточно. Ты не давала отпор, а отмахивалась, а потом и вовсе отступила. Мы выступили против одного из самых важных людей в правительстве. Это требует взрослого подхода к делу, а не хныканья. Я тебя не предал, Джейми. Ты мой лучший сотрудник. Ты сама себя предала. Ты не доверилась собственному суждению. Ты уступила трем мужчинам, которые старше и опытнее тебя. В этом была твоя ошибка, и ирония заключается в том, что именно поэтому ты потеряла работу.
Когда я вернулась от начальства, Эбби пребывала в горе.
— Что я буду без тебя делать? — простонала она сквозь слезы.
— А я, по-твоему, что буду делать без работы? Вся моя жизнь сломана!
— Ты найдешь другую работу, ты так хорошо делаешь свое дело, — заявила она.
— Эбби, я радиоактивна. Никто не станет брать меня на работу, просто не посмеет. Мое имя в связи с этим провалом прозвучало в каждом средстве массовой информации на всю страну. Даже если какая-нибудь компания и захочет нанять меня, она не сможет — новость о моем зачислении в штат тут же попадет в газеты и плохо отразится на их репутации.
— Нет, что ты, — умоляющим тоном отозвалась она. Я посмотрела на нее, приподняв брови.
Она продолжила:
— Ну, хорошо, может, так оно и есть, и ты сейчас радиоактивна, но это пройдет, как в Чернобыле.
— Эбби, в окрестностях Чернобыля в радиусе тридцати километров так никто и не живет, там еще сто лет будет слишком радиоактивно.
— Ох…
— Ну да. Странно, что ты этого не знаешь.
— Ну, хорошо, тогда ты будешь не Чернобыль, ты будешь несчастный случай на атомной электростанции, который почти случился, но потом все обошлось.
— Эбби, но у нас-то ничего не обошлось.
После обеда я повела Дилана погулять в парк, чтобы рассказать ему, что произошло в Эн-би-эс Ему нужно было знать, нужно, чтобы я ему просто и конкретно объяснила, что случилось у мамы на работе. Тереза Будро наврала не затем, чтобы сделать больно мне, а чтобы задеть всю телесеть. Это не имело ничего общего со мной. Он был рад узнать, что она не в меня целилась. Поговорив, мы поднялись к замку Бельведер, чтобы полюбоваться видом и посмотреть на животных. Я сидела в трех метрах за спиной сына, прислонившись спиной к башне — замка и держась за толстые перила верхнего балкона. Ветер усилился, и я поплотнее закуталась в свою огромную овчинную куртку; мороз казался не таким сильным из-за того, что над нами светило яркое послеполуденное солнце. Мир вдруг ушел у меня из-под ног, но пребывание в этом знакомом месте меня успокаивало.
