Около девяти вечера, когда я стояла у кухонного прилавка и размешивала ромашковый чай, вошел Питер; он как раз уложил Дилана спать.
— Что ж, — сказал он, стоя прямо передо мной, — все кончено. — Он взял меня за руки. Больше не было сводивших меня с ума поглаживаний.
— Может, хоть посмотришь на меня? — спросил он.
— Не знаю, смогу ли я. — Я почувствовала прилив горя.
— Ну что ж, тогда все точно закончено — так, как я даже и не ожидал.
— Что? — Я подняла голову.
— Я не могу остаться.
Я закрыла глаза.
— Ты не можешь так поступать.
— Ты права, Джейми, не могу. Поэтому я ухожу.
— Чего ты не можешь?
— Играть в эти игры. В эти прятки с секретами. Либо у нас с тобой что-то есть, либо нет. А ты не в силах с этим справиться. Не в силах ничего предпринять. Тебе как будто нравится круглые сутки страдать.
— Неужели ты не можешь потерпеть? Мне сейчас и без того паршиво.
— Я терпел. И теперь говорю тебе: я не могу здесь оставаться, пока испытываю к тебе такие чувства.
— Правда?
— Слушай, да перестань ты, наконец, дурочку из себя разыгрывать! Конечно, правда. Что ты за странные шоры на себя нацепила? Я старался не давить на тебя и поддерживать чем могу. Но это слишком сложно.
— Я знаю.
— Я не могу обнять тебя, быть с тобой, показывать тебе свои чувства, когда ты зажимаешься, замерзаешь и не желаешь действовать. И все почему? Из-за него? Из-за этого обманщика? Ты ждешь его одобрения?
— Нет. Мне просто сложно с ним порвать.
— Чего ты боишься? Быть счастливой?
— Нет. — Ну, мне так кажется.
— Тогда чего ты ждешь?
— Не знаю… Я не могу пока сделать шаг.
— Знаешь что? — Вид у Питера был усталый, раздраженный и задетый. — Это все замечательно. Просто прекрасно. Но я не собираюсь болтаться тут и ждать, пока ты решишься.
— И что ты собираешься делать?
— Я сейчас все рассказал Дилану.
Это мне совсем не понравилось.
— Как ты мог?
— С ним все в порядке. Я и так стал реже приходить в последнее время. И я все равно буду по понедельникам водить его на занятия «Искателей приключений». Я сказал ему, что у меня много работы, но по понедельникам я буду проводить время с ним.
— И как он это воспринял?
— Он устал. Он ребенок. Он живет настоящим. Я напомнил ему, что понедельник всего лишь через два дня, и ему это понравилось.
— Ну и…
— Ну и я буду забирать его по понедельникам, ездить с ним, привозить его и передавать внизу швейцару — наверх он сам может подняться.
— То есть это как развод, и ты даже не поднимешься наверх?
— Знаешь детка, это твой выбор.
Он нежно обнял меня за шею, поцеловал в губы и вышел.
Я была в отчаянии. А целовался он безупречно.
Тем февральским вечером мы с Филипом, мужественно изображая счастливую супружескую пару, вышли из нанятого автомобиля и поднялись на ступеням музея Дюпон. Белой меховой накидки у меня не было, и белой шубы до пола тоже, так что я куталась в кашемировую шаль, от которой при минус двадцати толку было, как от марли. Филип обнял меня за плечи, чтобы хоть немного согреть, Я разрешила себе наклониться поближе, чтобы впитать хоть немного тепла. Поднимаясь по высокой мраморной лестнице, я думала о прошлой ночи, пытаясь понять, почему я сделала то, что сделала. Все началось, когда он зашел в ванную, уложив детей спать.
— Джейми, — сказал он, — если ты не против пойти со мной на бал, как мы и собирались с самого начала, я буду очень рад завтра вечером отвести тебя туда.
Я сполоснула лицо водой и посмотрела на него.
— Не знаю — ответила я нейтральным тоном. Для разнообразия я была не очень на него зла. Наверное, дело было в том, что я целых два дня его не видела.
— Ну, я рассчитывал на более определенный ответ.
Я ткнула в его сторону мокрой зубной щеткой, как указкой.
— Как ты мог вообще хоть на что-нибудь рассчитывать?
— Я знаю, что жду слишком многого, но я подумал, может, раз мы уже давно не ссорились, завтра, после: бала, в честь особого случая, ты позволишь мне поспать в нашей постели — впервые за семь недель.
Мучить его было уже не так интересно. Он просто смотрел на меня: не просил, не умолял, просто прямо смотрел на меня, — типичный Филип. Да, он меня предал, но он объяснил свой поступок и извинился. Он не хныкал и не ныл, прося у меня прощения, и я уважала и ценила это. Я задумалась, пытаясь простить его, принять его извинения, постараться все исправить.
— Так что ты думаешь, Джейми? Могу я отвести тебя на бал? И могу я потом провести ночь в нашей постели?
Доктор Рубинштейн говорил, что секс может все исправить, разрушить стену гнева. Но как я могла спать с ним, когда я беспрестанно фантазировала про секс с Питером?
— Джейми, я не каждый день собираюсь тебя умолять — максимум через день, как я и делал с начала этого кошмара. Лишить меня секса — эффективное оружие, и я это понимаю. Но давай попробуем. Ты в комитете, ты будешь в прекрасном платье, тебе нужен спутник. — Я не отвечала. — И потом, если ты не хочешь сделать это ради нас, сделай ради Грейси. Если там и правда будет весь совет директоров Пемброука, лучше нам встретить их вместе, рука об руку. С улыбкой. — Он растянул руками уголки рта, делая совсем уж широкую притворную улыбку.
Я рассмеялась. Он так старался, что мне было даже немного жаль его.
— Ну, хорошо, давай пойдем вместе. Но насчет того, где тебе спать, я пока не решила.
Он подошел ко мне и обнял.
Это застало меня врасплох, особенно когда он прильнул ко мне, как огромный бурый медведь. Он с силой поглаживал мне спину кончиками пальцев и никак не хотел меня отпускать. Мы замерли в такой позе, не в силах решить, по каким правилам играть дальше. Наконец, он закрыл глаза и поцеловал меня. Сначала легко коснулся моих губ, потом приоткрыл рот. По моей щеке скатилась слеза. Он поцеловал ее.
— Давай попробуем. Не забывай, я знаю, что тебе нравится.
Я заставила себя отбросить смущение, как в студенческие годы, когда вдруг неожиданно окажешься в постели с незнакомцем. Он подвел меня к кровати. Я села на краешек и потерла лоб.
— У тебя есть спички, Джейми?
— В ящике.
Он уже разошелся вовсю. Может, сразу сказать «нет»? Предупредить, что я не хочу его? Или не стоит даже пытаться?
Филип зажег две свечи. Потом он погасил верхний свет и запер дверь в спальню.
