— И хорошо, что жаль. Больше я ждать не намерен.
Капелька вина стекла по моему подбородку на шею, и он слизнул ее. Потом, опираясь головой на руку, он принялся расстегивать мою блузку.
— Точно все в порядке? — спросил он снова.
— М-м-м-мда.
Он поднял мне руки в воздух и снял с меня блузку. Прохладный воздух как-то особенно свежо касался кожи. Никогда у меня такого ни с кем не было. Даже в колледже. Я не могла поверить, что чувствую такое в тридцать шесть лет. Я хотела поглотить его целиком. Он лег на меня, а потом, сев верхом, сорвал с себя рубашку. О господи, ну и грудь.
Он выглядел таким счастливым; ему, похоже, было очень хорошо. Наконец-то.
— У тебя все еще все в порядке?
— Ну вот. …
— Да?
— Тебе точно нужен нянь?
Я расхохоталась.
— Не то слово.
Глава 37
Резкое пробуждение
На следующее утро в половине девятого меня разбудила возня Питера и Дилана в гостиной. Я перевернулась и вспомнила, что Питер ушел из моей комнаты всего два часа назад. Мы не могли оторваться друг от друга всю ночь, словно парочка подростков, изголодавшихся друг по другу, пока не наступил рассвет, и он не перебрался в альков над гаражом. Удивительно, что он вообще мог стоять на ногах. У меня все тело было как лапша. Постель выглядела так, будто на ней дралась стая диких псов. Я приоткрыла дверь, чтобы услышать, о чем они говорят.
— В горах, где я вырос, я тебе, малец, покажу мастер-класс на своем новом сноуборде.
— Так нечестно! Я только прошлой весной катался на сноуборде, и то всего неделю! — Дилан наполовину хныкал, наполовину смеялся.
— А если повезет, мы прокатимся по-настоящему, на-на пау-вау.
— Что такое «на-на пау-вау»? — спросил Дилан. Питер наклонился к нему поближе.
— Расслабься, Дилан. Если ты собираешься кататься со мной, тебе придется изучить жаргон. Серф пау-вау — это когда катаешься по пушистому снегу. Такому, который за ночь нанесло; его много, и он свежий и рассыпчатый, и ощущение такое, будто скользишь по перьям. А когда у тебя пойдут удачные повороты, я тебе скажу: «Чумовая линия, доктор».
— А что такое «чумовая линия»?
— Хороший проезд по снегу.
— А почему «доктор»?
— Не знаю, так уж сноубордисты друг друга зовут.
— Ух, ты. Круто.
— И когда я закончу с тобой возиться, ты будешь крутить к летать по этим спускам не хуже меня.
— Ты, правда, так думаешь?
— Я не думаю, я знаю.
Мы провели всю субботу на склонах; мы с Питером были такие усталые, что удивительно, как нам удалось уцелеть, маневрируя между стволами деревьев. После обеда мы отвели детей на лыжные уроки, а сами опять отправились кататься. Мы безрассудно целовались на лыжном подъемнике; он обнимал меня за талию, выкрикивая указания и смеясь над моей неловкостью, пока я впервые осваивала могулы размером с автомобиль. Это было прекрасно, в том числе благодаря риску оказаться со сломанной шеей и разбитым сердцем.
В субботу вечером, когда дети крепко уснули, мы занялись любовью, и это было просто невероятно. Мы смеялись. Мы смотрели телевизор. Мы ели печенье и пили вино, а дотом снова любили друг друга телом и душой, пока у нас хватало сил.
Меня разбудил стук в переднюю дверь. Семь тридцать утра, воскресенье. Наверное, какая-то ошибка. Чья-то рука в перчатке с глухим стуком колотила в мою дверь. Я спрятала голову под подушку, надеясь, что урод, который к нам ломится, поймет, что ошибся. Но он не понял. Он продолжал стучать уже по окнам фасада.
— Черт! — Я вылезла из постели, накинула халат и осмотрела полупустые бокалы, пустую бутылку из-под вина и мою разбросанную по полу одежду. От меня пахло сексом. Я была разъярена и устала, и меня ужасно злило, что этот идиот ошибся домом. Я выглянула наружу сквозь одну из дверных панелей цветного стекла. О боже! Филип. Здесь, в Аспене.
Я побежала в комнату, убрала второй бокал в ванную и проверила, не забыл ли Питер свои трусы. Я даже встряхнула одеяло, но так и не убедилась в этом окончательно. Я смазала руки кремом, чтобы спрятать запах секса, шедший от всего моего тела — от рук, от губ. Умываться мне тоже было некогда, так что я мазнула лосьона на щеки. Впервые за десять лет нашего брака я провела две ночи подряд с другим мужчиной.
И когда я подумала об этом, то решила, что ни о чем не жалею и не чувствую себя виноватой. Я взяла себя в руки и открыла дверь.
— Привет, Филип.
— Привет, Джейми.
— Заходи.
Он чмокнул меня в щеку и зашел в гостиную, волоча за собой небольшую дорожную сумку на колесиках. Пальто Филип бросил на диван. Выглядел он ужасно: волосы торчали в разные стороны, как у Эйнштейна, и от него пахло самолетом.
— Ты как, Филип, хочешь кофе?
— Я четыре чашки уже выпил. Я всю ночь не спал. Сделал пересадку в Хьюстоне, проспал там в аэропорту Хилтон пять часов.
— Ты не взял свое лыжное снаряжение. С чего вдруг такая срочность?
Но я знала: он приехал меня умолять.
— Я не из-за нас приехал, — быстро сказал он. — В смысле, не мириться или что-нибудь в таком духе. У меня проблемы, Джейми.
Так вот почему он смахивал на героя из фильма «Беглец».
— Пойдем в спальню, нам надо поговорить наедине.
Я попробовала обдумать эту новость, хотя для столь раннего часа это было несколько чересчур. Ему, бедолаге, явно надо было чего-нибудь попить. Я открыла холодильник и потянулась к апельсиновому соку с надписью «Много мякоти» на коробке, но решила взять бутылку минеральной воды. Потом мы торопливо направились по коридору к моей спальне.
Сделав ему знак сесть в кресло у камина, я набросила на кровать покрывало, отчаянно надеясь, что из него не выпадут мужские трусы. Потом я заперла дверь и поставила стул так, чтобы сидеть лицом к мужу.
— Ну, хорошо. Рассказывай все по порядку.
— Я не могу тебе все рассказать. Я не хочу тебе все рассказывать, потому что хочу тебя защитить.
Я недоуменно вскинула руки.
— Филип, что у тебя за проблемы? Ты что, можешь попасть в тюрьму или тебе по рукам дадут? Ты можешь потерять работу и право на практику?
— Потенциально проблемы очень серьезные, но пока еще ничего толком не ясно.
— Ну, хорошо. — Я выпрямилась. — И ты не можешь мне сказать, в чем они заключаются?
— Не целиком.
— Ну, хорошо-о-о-о, так чего же ты от меня хочешь? Зачем ты приехал?
Он глубоко вздохнул и опустил глаза, явно стыдясь.
Наконец он поднял голову.
