Кэрри не возражала. Она вяло сидела на пассажирском месте, точно жертва автомобильной аварии.
Кэрри смутно помнила, что, приехав домой, она быстро поднялась на второй этаж и закрылась у себя в спальне, не желая видеть ни маму, ни Ровену. Потом выпила две таблетки снотворного, оставшиеся с той ночи, когда Хью ее бросил, и, в конце концов, заснула. Сейчас дверь отворилась, и в спальню вошла мама.
— Кэрри?
Кэрри закрыла глаза и откинулась на подушки, пытаясь снова забыться сном.
— Я принесла тебе чай. Ты проснулась, милая?
— Нет.
Повисла пауза.
— Хорошо. Я оставлю чашку на столике. Выпьешь, когда проснешься.
— Спасибо.
Кэрри не видела маму, но чувствовала, что она стоит и держит чашку в протянутой руке. Как и следовало ожидать, мама оставила дверь открытой. Что это — намек или привычка, оставшаяся с тех пор, когда Кэрри была подростком? В то время поднять ее с постели и заставить собираться в школу можно было лишь одним способом — включить радио на лестничной площадке и поставить на полную громкость шоу Терри Вогана. Это действовало безотказно.
Кэрри не ночевала в этой спальне с последних университетских каникул и теперь лежала, вдыхая поднимавшийся с кухни аромат жареного бекона. Казалось, вот-вот зазвучит какая-нибудь мелодия шестидесятых. Словно и не было этих десяти лет. Словно она никогда не встречалась с Хью, не жила с ним и не соглашалась выйти за него замуж. Хью и Кэрри, Кэрри и Хью… Они стали неразлучны почти с того самого момента, когда десять лет назад он обнял ее на дискотеке для первокурсников. Поздравляя кого-нибудь с Рождеством, они посылали одну открытку. Устраивая вечеринку, отправляли приглашение от обоих. У них почти все было общим. Постепенно, сами того не сознавая, они с Хью превращались в единую личность.
Но теперь все: больше не будет ни общих открыток, ни общих подарков. Друзья сложили свадебные подарки в гардеробы или сдали обратно в магазины. Этим презентам не суждено красоваться на столе в усадьбе Грэнтли, свидетельствуя о счастье Кэрри и Хью.
Кэрри, наконец, откинула одеяло. Должно быть, она опять заснула. Помнится, когда мама заходила сюда в последний раз, шторы еще были задернуты. Наверное, именно так чувствовал себя Дракула на рассвете — с той лишь разницей, что он умел одним укусом умерщвлять своих жертв.
— Твой чай совсем остыл. Налить новый? — спросила мама.
Она стояла в дверях спальни с чашкой в руке и тщетно старалась не выдать голосом своего раздражения.
— Не знаю.
— Вообще-то пора вставать. Спускайся в кухню и позавтракай.
— Ты хочешь сказать, что мне надо взять себя в руки?
— Я хочу сказать, что тебе надо надеть на себя что-нибудь приличное и выйти из спальни. Ровена приехала. Представляешь, вчера она сидела здесь чуть ли не до полуночи — хотела убедиться, что с тобой все в порядке. А сегодня позвонила в половине седьмого утра. Мы уж испугались, что кто-то умер.
В половине седьмого утра? Ровена проснулась в такую рань? Да, это серьезно!
— Я не могу с ней разговаривать.
— Хорошо, не разговаривай, но что толку валяться здесь как мешок с картошкой? Когда-нибудь тебе все равно придется посмотреть людям в глаза, и совсем неплохо, если ты начнешь со своей лучшей подруги.
— Я сейчас спущусь, — сказала Кэрри, усаживаясь в постели.
С одеяла на нее смотрел Гари Барлоу
[5]
, полинявший и запачканный чем-то фиолетовым.
— Сделай одолжение, — подхватила мама. — Мы с папой собрались в «Икею» за новым шкафом, и мне не хочется оставлять тебя одну.
Значит, даже родители считают Кэрри сумасшедшей!
— Не волнуйся, я не наделаю глупостей, — заверила она.
— Я знаю, Кэрри.
Мама взяла мусорную корзину, до краев заполненную грязными носовыми платками.
Кэрри откинулась на подушку и закрыла глаза.
— Если ненавидишь того, кого раньше любил, это нормально? — спросила она, но, открыв глаза, увидела, что мамы в спальне уже нет.
Надев джинсы, оставшиеся еще со студенческих времен, и старый папин свитер фирмы «Маркс и Спенсер», Кэрри прошаркала в гостиную и застала там Ровену. Подруга сидела на диване, держа в одной руке кружку с кофе, а в другой — шоколадный батончик.
— О Боже! — вскричала Ровена, вытаращив глаза при появлении Кэрри.
— Что, так плохо?
— Ты выглядишь просто ужасно.
— Знаю.
— Я хотела зайти к тебе раньше, но твоя мама сказала, что ты спишь. Звонили девчонки из театра, спрашивали, как ты. Даже Эмили Макинтайр побеспокоилась. Мне очень жаль, что все так получилось.
Ровена слизнула шоколад с бисквитной прослойки.
— Они смеются надо мной? — спросила Кэрри.
— Да нет, что ты, никто не смеется! Они тоже считают, что Хью — первосортное дерьмо.
Кэрри скептически хмыкнула. Она не сомневалась в том, что Ровена врет. Насколько Кэрри было известно, по крайней мере, две девушки из театрального кружка Пакли мечтали заполучить Хью Бригстока в мужья. В их числе была и Эмили, которая владела конным заводом и сама выглядела как лошадь.
Ровена протянула руку к тарелке с бисквитными пирожными.
— Ты не объешься? — спросила Кэрри, не в силах сдержать улыбку.
— Это как заменитель никотина. Если я сейчас не выкурю сигарету, то слопаю всю тарелку.
— Пойдем, — пригласила Кэрри, открывая раздвижные стеклянные двери в сад. — Если папа учует в доме табачный дым, он посадит тебя на кол и скормит воронам.
Солнце, несмотря на ветерок, жарило вовсю. Подруги подошли к кадкам с геранями и сели в садовые кресла из тикового дерева — недавнее приобретение мамы. Рядом красовалась последняя игрушка ее папы — каменная статуя русалки, плюющей в пруд.
Ровена зажгла сигарету, затянулась и, блаженно зажмурившись, выдохнула дым.
— Звонил Мэтт Ландор, — наконец сказала она.
— Какого черта ему нужно?
— Интересовался твоим самочувствием. Он же врач — ты что, не знала?
— Теперь понятно, почему он так участливо со мной говорил.
В душе Кэрри всколыхнулось возмущение.
— Если помнишь, в универе он учился на медицинском факультете. — Ровена стряхнула пепел на герань. — Его еще чуть не отчислили за то, что он притащил на колокольню скелет и установил его на верхней площадке.
— Он всегда совершал идиотские поступки.
Кэрри задумалась, пытаясь представить Мэтта нормальным человеком, а не уродом-неандертальцем. Она невольно улыбнулась, но вовсе не потому, что выходки Мэтта Ландора казались ей смешными. Это событие Кэрри запомнила только потому, что накануне Хью впервые сказал ей о своей любви. Она тогда заканчивала первый курс. После его признания они провели чудесную ночь в постели и были разбужены шумом на улице. Хью в одних спортивных трусах высунулся из окна, тыча пальцем, радостно крича и улюлюкая. Под стенами общежития стоял Мэтт с парочкой приятелей. Полуголая компания привезла в тележке, украденной из супермаркета, целую кипу дорожных знаков. Это наверняка была затея регбийного клуба, и Кэрри подозревала, что Хью тоже к ней причастен, хоть он и уверял, что знать ничего не знает… У него была такая симпатичная попка! Воспользовавшись моментом, Кэрри за нее ущипнула.
