Когда мы обнялись, моя сумка на ремне оказалась зажатой между нами.
— Мне очень жаль, правда, — сказала я. — Надо было позвонить тебе, чтобы узнать, каким рейсом ты летишь. Мы же могли вместе приехать в аэропорт.
Мама бросила беглый взгляд через плечо, а потом, повернувшись ко мне, пожала плечами.
— Мы все люди занятые, — вымолвила она.
Я знала, на какую кнопку надо нажимать, имея дело с мамой.
— Все дело в том, что я специально попыталась воспользоваться собственным одиночеством, — сказала я. Тут Канноли высунула голову из моей сумки.
— Понятно, — кивнула мама.
— Видишь ли, я не хочу становиться одной из тех женщин, которые готовы всю жизнь ждать мужчину, вместо того чтобы взяться за дело и начать заново строить свою жизнь.
Мама улыбнулась. В толпе позади нее я разглядела знакомую блестящую голову.
— Ого! — воскликнула я. — Не смотри туда, но, кажется, папа летит тем же самолетом.
— Чао, Белла! — пару мгновений спустя услышала я голос отца. Обняв маму, он вручил ей один из двух сливочных рожков, которые держал в руке. Рожки были ванильными, посыпанными шоколадной стружкой — почему-то в Бостоне все называют их джиммиз.
— Сладости для сладких, — проговорил отец.
Мне показалось, что мама хихикнула в ответ, но вокруг стоял такой шум, что, возможно, мне это только послышалось.
— Хм, — хмыкнула я, глядя на второй рожок, который папа все еще держал в руке. — Выглядит заманчиво.
Папа не сводил с мамы глаз.
— Кажется, нам через три выхода налево, — сказал он.
— Вот оно что, Лоренс Майкл Шонесси! — проговорила мама. — Выходит, ты помнишь джиммиз.
— Что ж, Мэри Маргарет О'Нилл, — произнес отец, — это, конечно, не совсем то, что мы ели в Тоскане. Но я готов спорить на альбом моего любимого Дина Мартина, что в Атланте мы сможем найти то что нужно.
— Разве Дин Мартин — итальянец? — спросила я.
— Урожденный Дино Крочетти, — сообщила мне мама.
Папа буквально расцвел, глядя на нее.
— Все великие романтики — итальянцы, — сказал он. Настала очередь мамы сиять, как медный грош. Все эти лучезарные улыбки начинали действовать мне на нервы. Папа вырядился в спортивный костюм оранжевого цвета с ярко-голубыми лампасами. Красный cornicello в золотой оправе на толстой золотой цепочке, висевший на его шее, как-то не очень гармонировал с его нарядом, а черные теннисные туфли, украшенные светящимися зелеными полосками, добавляли пестроты этому цветовому взрыву.
— Bay! — воскликнула я. — У меня такое ощущение, что вы оба для нас потеряны.
Мои родители продолжали наслаждаться мороженым, глядя друг на друга.
Я искоса посмотрела на них.
— Вы ведь не сошлись снова, нет? — полюбопытствовала я.
— Между прочим, пора бы тебе знать, что именно поэтому такие вещи называют личной жизнью, — заметила мама.
— Послушай, а не собака ли у тебя прячется в этом рюкзаке, а? — спросил отец.
— Ну ладно, — бросила я. — Не буду больше задавать вопросов. К тому же мне необходимо присесть.
— Вот и отлично, дорогая, — чуть ли не хором произнесли эти двое.
Как только я нашла себе местечко, где они не могли меня слышать, я усадила Канноли себе на колени и тут же позвонила Марио на мобильник.
Он ответил на второй гудок.
— Только не говори, что ты опоздала на самолет, — услышала я в трубке.
— Да ничего подобного, — сказала я. — Я даже слишком рано приехала. Что скажешь на это?
— Ты потеряла собаку?
— Не издевайся. Лучше догадайся, почему я тебе звоню? Ты ни за что мне не поверишь. Мама и папа летят этим же рейсом.
— Ого! Но ты не очень-то удивляйся этому, потому что они скорее всего просто заключили сделку, — помолчав, предположил Марио.
— И похоже, обоих эта сделка вполне устраивает, — заметила я. — Можешь мне поверить. Больше того, у меня сложилось впечатление, что они флиртуют друг с другом.
— Что ж, хорошо хотя бы то, что они ведут себя по-человечески, — сказал Марио. — А вдруг папа и есть тот самый парень, которого мама обещала привезти на свадьбу?
— Забавно, если это так. — Я взглянула на часы. — Слушай, а как там дела в Атланте?
Марио рассмеялся.
— Да тут у нас было настоящее приключение. Один из дядюшек Эми вчера затащил нас на импровизированный мальчишник в большой стрип-клуб Атланты.
— Для геев или натуралов? — полюбопытствовала я.
— Ха! — бросил Марио.
Я попыталась понять по его тону, что должно было означать это «ха».
— Слушай, они нормально относятся к вам с Тоддом?
— Все о'кей, здесь все нормально относятся к геям. А вот северян они ненавидят.
— Марио, прекрати!
— Да я не шучу! Повсюду можно увидеть множество безвкусных маленьких флажков конфедерации. Такое ощущение, что люди здесь все еще участвуют в гражданской войне.
— Кто их знает, — заметила я.
— Знаешь, я слышал, что на вечеринке будут подавать бамию.
— Только не это! — воскликнула я. — Неужели нам придется ее есть?
— Эндрю здесь все называют Бас-Тин,
[32]
— сменил тему разговора Марио.
— А как называют вас с Тоддом?
— Бас-Тин. Или подружками. В зависимости от ситуации.
— Боже мой! — вздохнула я. Тут в зале объявили:
— Начинается посадка на рейс 65, следующий в Париж через Атланту. Мы приглашаем в самолет пассажиров первого класса, пассажиров с маленькими детьми, а также тех, кому необходимо побыстрее занять место.
— Ну все, Марио, — сказала я. — Мне пора идти. Начинается посадка.
Отключив телефон, я убрала его в сумку.
— Прости, Канноли, но пришла пора снова отправлять тебя в рюкзак, и тебе придется посидеть там, пока я не придумаю, как тебя оттуда вызволить.
Засунув собаку в рюкзак и пристегнув ремни безопасности к ошейнику Канноли, я застегнула молнию. Несколько человек в деловых костюмах с кейсами в руках направлялись к стюардессе, которая собирала посадочные талоны у пассажиров первого класса.
Неожиданно один из этих людей оглянулся и помахал мне рукой.
Это был Шон Райан.
Глава 24
Если бы можно было дойти до Атланты пешком, я бы это сделала. Я бы даже села в самолет, который снимали в фильме «Змеи в самолете», если бы это избавило меня от необходимости лететь моим рейсом. Потому что я предпочла бы терпеть всех этих ядовитых тварей, медленно выбирающихся из полок над головами и сползающих на пассажиров, чем оказаться в одном самолете с Шоном Райаном.
