Глава 16
Коко Дансени.
В последние два месяца я произвела перепись своих друзей. Подсчет был сделан быстро: ни одного. Такие же искусственные, как имплантированные сосуды, приятельские отношения растаяли при первом же ненастье. Буря была большой, я согласна. Даже сама газета «Монд» посвятила полстраницы моему увольнению из «Континенталь». Некоторые детали были правдой — те, которые я сообщила журналистам сама. Другие относились к сказкам и легендам, в частности те, что касались суммы выплаченного мне выходного пособия. Этот Оливье, грязный человечишка, обладающий менталитетом аптекаря, который разражается бранью в адрес «привилегированных» членов профсоюза РАТП, а сам обжирается опционами на покупку акций, рассчитал с точностью до одной сотой евро, на получение какой суммы я имею право. Скажем так: мне было на что продержаться два-три года, не впадая в панику. Настало время отказаться от моих дурных привычек, как написал бы женский журнал. И я начала ходить по кругу в тюремном дворе для прогулок, каковым была моя жизнь в уздечке. Результат: в тот же самый день, когда я подписала протокол о своем согласии на уход, я позвонила своему приятелю из «Паризьен» и, чтобы остаться в обойме, выдала ему все, что должна была бы держать в тайне. Журналист оценил должным образом историю шофера Брюса и частного детектива, который был нанят, чтобы следить за Аньес, но больше всего его ошеломил тот факт, что Оливье, проинформированный Министерством внутренних дел, мгновенно выдворил из страны своего артиста-звезду, которого подозревали в насилии. Спустя двадцать четыре часа история появилась на первых страницах ежедневных газет и прозвучала на всех радиостанциях. Напоминаю, что министра финансов зовут Саркози. Целый легион журналистов считает, что достаточно прицепить к его имени обидный эпитет, чтобы считать себя героем борьбы за свободу слова. Учитывая визит Брюса в министерство за месяц до того, каждый стал выдумывать свои инсинуации: Сарко сохранил свои сети в Министерстве внутренних дел, он помог одному из своих друзей улизнуть от правосудия… За неимением доказательств, ажиотаж был недолгим, но вся Франция успела узнать о существовании Аньес. Напротив, мое имя чудом не было упомянуто, и никто не говорил об утечке информации. Официально речь шла только о новых подвигах службы расследований «Паризьен». В «Континенталь», естественно, поняли, что к чему. Оливье позвонил мне лично — и как он только меня не обзывал! Если бы я была досягаема для него, он бы содрал с меня кожу заживо. Но все, что он мог сделать, это урезать до возможного минимума мое выходное пособие. Подумать только, я десять лет день и ночь билась за эту лавочку. Теперь все было иначе. Я была готова на все, чтобы отомстить за себя. До такой степени, что я даже смаковала, как просвещенный любитель, те удары кинжалом, которые в свою очередь наносила им Аньес. Потому что эта проныра маневрировала, как ас высшего пилотажа. Ее адвокат знал прессу так же хорошо, как и я. Он добился для нее места на последней странице «Либерасьон». Это было настоящее чудо того, как можно давать информацию, не давая ее: об Аньес говорили, потому что она обвиняла звезду в насилии, но в этих материалах она даже не упомянула об этом инциденте. Оставался только портрет парижанки из хорошей семьи, интересной и образованной, которая оказалась замешанной в неприятное происшествие, что было ей совершенно непонятно. Интервью Марка-Оливье Фожьеля с ее матерью окончательно запутало все карты: в общих чертах Францию просили поверить, что все эти слухи сводились к сведению счетов внутри фирмы «Континенталь», которая хотела отделаться от Брюса. Везде в других странах стали бы публиковать протесты. Но не в Париже, единственном свободном городе Советского Союза, где обожают пригвоздить транснациональную корпорацию к позорному столбу. То, что можно приписать «Континенталь» сотню задних мыслей, меркантильных и отвратительных, привело в восторг полтора десятка газет и журналов левацкого толка. Это также устраивало Аньес и Брюса. Ее — потому что журналисты отвлеклись от ее жалобы; его — потому что лучше иметь вид жертвы безжалостных финансистов, а не мучителя очаровательной женщины; их обоих вместе — потому что не обратили внимания на слишком странное наметившееся примирение между ними, звонкое, как бывает звонкой монета. В этих условиях, понятное дело, Оливье из штанов выпрыгивал, лишь бы обеспечить успех концерту Брюса. Цель: доказать всем, что «Континенталь», настоящая индустриальная мать, курица-несушка, по-прежнему лелеет Брюса, милого рокера-денди из своего каталога. Вернулись даже к первоначальному проекту: два вечера в «Берси». И, о удивление, все билеты были раскуплены. Скандал произвел свой эффект. Брюс стал человеком дня. Ардиссон и Фожьель наперебой обещали золотые горы, лишь бы он эксклюзивно был у каждого из них в студии. В конце концов Оливье выбрал «7x8» на канале «Телефранс-1». Он обещал сенсацию.
Итак, первое шоу было в субботу вечером. Какой бы ни была цена, я твердо решила оказаться там. И не в зале, где я бы растворилась среди публики. В ложе «Континенталь»! Я была готова на все ради этого. Тем, кто знает меня, хорошо известно, что я, как муравей, могу поднять вес, в семь раз превышающий мой собственный. Я решила посмотреть на своего старого протеже на своем месте, у себя, в ложе «Континенталь», волшебном месте, ключи от которого были у меня уже в то время, когда Оливье еще регулировал уличное движение в Министерстве внутренних дел. То, что я буду дышать рядом с ним, на его взгляд, загрязнит атмосферу в помещении, но плевать, его ненависть ничего не изменит. Я буду там! К тому же я даже не боялась. Я знаю мой город. В Париже на публике называют на «ты» тех, кого наедине оскорбляют, а потом идут ужинать с пороками, обличение которых делают своим ремеслом. Все будут ошеломлены, увидев меня, и каждый оставит свое удивление при себе. Потому что все фальшивые. В этом море шоу-бизнеса только такие и водятся. И так же везде. В казармах пожарных, в ячейках коммунистической партии, в редакциях, у столяров… В конце концов, это оказалось даже нетрудно. Я просто позвонила Скотту, помощнику Брюса, типу из тех, какие мне по душе, отвратительно ведущему себя с бесполезными никчемами, действующему смело и решительно и верному своим. Условия моего увольнения из «Континенталь» в двадцать четыре часа заставили его задуматься о неблагодарности воротил шоу-бизнеса. Упорная любовь Брюса к Аньес вызывала у него полную растерянность. Он задал мне три десятка вопросов в отношении нее, мы разговаривали по телефону целый час. Потом Скотт сказал, что обязательно уже завтра пришлет приглашение на мое имя. Обещание было выполнено. Но таким образом, что я была поражена. Пригласительный билет, открывавший доступ в зону Ви-ай-пи фирмы «Континенталь», сопровождался запиской с подписью Аньес.
«Дорогая Коко, я достаточно осмотрительна, чтобы в ненастье сидеть дома, но я восхищаюсь смельчаками типа вас, которые лишены моей нерешительности. Брюс и я, мы будем очень рады видеть вас в «Берси». Представляю, что вы хотите видеть меня снова так же, как получить пару оплеух, но я хотела бы, чтобы мы с вами помирились. Я знаю, чем я вам обязана. Без вас я не встретила бы Брюса, и я надеюсь, что мы станем близкими людьми. Не будьте скептиком: дружба похожа на ладан. Как говорит Скотт, нужно сначала его сжечь, чтобы потом ощутить его аромат. Теперь, после того как мы уже достаточно сжигали себя словами, я думаю, мы сможем ценить положительные качества друг друга. В любом случае, мы увидимся, потому что Брюс категорично настаивает на том, чтобы вы занимались его пиаром. И я в этом его поддерживаю. Последний момент: ничего не бойтесь со стороны Оливье. Он считает себя большим хищником, которого выпустили в парижскую саванну, но на самом деле он только расчетливый домашний кот. Хотя он никого не слушает, на самом деле он слушает свою выгоду, а его интерес, как и наш, состоит в том, чтобы как можно скорее были преданы забвению загадки, окружающие мою авантюру. Следовательно, он будет любезен со всеми, кого мы пригласили. Передаю вам нежный привет от Брюса.
