– Готова? – Хантер взял ее руку и дотронулся ее пальцами до своих губ.
Даффи не была готова, но не собиралась в этом сознаваться.
– Да, – ответила она, берясь за ручку дверцы машины.
Хантер быстро выскочил и обежал машину, чтобы открыть ей дверцу. Даффи понравилось это.
– Спасибо, – сказала она, выходя. – Твоя мать правильно воспитала тебя.
– О да, – засмеялся Хантер. – Надо знать Тельму.
– Ты так ее зовешь? – Даффи шла рядом с Хантером по каменистой дорожке к дому с односкатной крышей.
Вдоль двух его сторон, насколько она могла разглядеть, шла веранда; плетеные кресла и гамак приглашали посетителей отдохнуть в них.
– Иногда. – Хантер остановился на веранде. – А ты?
– Я называю моих родителей папа и мать.
– Интересный контраст. – Он подвел ее к гамаку, и они оба сели в него. – Ты мало рассказывала мне о своих родителях.
– Да. Значит, вот где ты вырос?
– Даффи обороняется. – Хантер не собирался менять тему. – Ты никого не подпускаешь слишком близко, верно?
Даффи хотела было возразить, но поняла, что это бессмысленно. Джонни знала ее лучше всех; отец принимал и любил ее, но он всех принимал. Мать почти не замечала ее, делая исключения лишь в дни важных семейных событий, а все друзья считали ее легковесной светской красавицей, роль которой она сама для себя выбрала.
– Верно, – повторила она.
Хантер откинулся в гамаке и оттолкнулся ногами от пола так, чтобы гамак закачался. Даффи была ему благодарна за то, что больше он ничего не сказал. Она украдкой взглянула на него сбоку, потом доверчиво вложила свою руку в его.
– Не думай, что я специально закрываюсь от тебя, – объяснила она. – Просто я по природе осторожный человек.
Если кто-нибудь и собирался все испортить в их отношениях, то только не Даффи.
– Понятно, – протянул Хантер, держа ее за руку.
Огромный рыжий кот высунул голову из-за угла веранды.
– Встречай мистера Пиклза, – представил его Хантер. – Вот это кот, который обычно прыгает, когда на него шикают.
Кот медленно подошел и остановился потереться о ноги Хантера. Хантер погладил его, кот откинулся на спину и громко замяукал.
– Какой он доверчивый, – сказала Даффи.
Хантер посмотрел на нее взглядом, который Даффи не могла – или не хотела – понять.
– Пойдем, – сказал он, поднимаясь и не выпуская ее руки. – Мистеру Пиклзу нужен его гамак.
Действительно, как только они направились к входной двери, кот прыгнул в гамак и стал умываться, действуя языком и одной передней лапой.
Хантер отпер входную дверь и распахнул ее перед Даффи. Она вошла в большое помещение, совмещавшее функции жилой комнаты со столовой. Здесь была простая мебель, которая приглашала уютно разместиться – или в глубоком кресле около камина, или на диване перед телевизором. На столах были аккуратно расставлены корзины с пряжей и разложены кусочки кружев; на столике для кофе лежала вышитая салфетка; на ней, растянувшись, спала еще одна кошка – полосатая.
– Как уютно, – заметила Даффи.
– Спасибо, – как-то сухо поблагодарил ее Хантер.
– Это, – строго сказала Даффи, – самое важное качество для дома.
Он отпустил ее руку, но только для того, чтобы обнять за плечи и притянуть поближе к себе.
– Я рад, что тебе здесь нравится.
Она подалась к нему и, когда его теплые губы завладели ее ртом, тихо вздохнула, раскрыв губы, чтобы полностью отдаться поцелую.
Хантер принял приглашение и прижал ее мягкое тело к своему жаждущему и отвердевшему телу. Он не хотел знать, о чем она думает, – и в то же время стремился к этому. Он не хотел нуждаться в ней – и страстно по ней тосковал. Он не хотел любить ее, но…
Хантер оторвался от ее губ, потрясенный мыслью, которая почти созрела в нем.
Почти. Не полностью.
– Не останавливайся, – прошептала Даффи, наклоняя его голову вниз.
– Давай проверим, есть ли кто-нибудь в доме, – предложил он, отвлекая ее внимание на некоторое спасительное время.
– О, конечно! – Даффи отступила, прикрывая рукой свои требовательные губы.
– Тельма в магазине, – объяснил ей Хантер, направляясь в коридор, ведущий на кухню, – но трудно сказать, кто еще может быть здесь. Она принимает людей, как кошек.
Даффи знала, что Хантер был единственным ребенком и что Тельма вырастила его одна. Заинтересованная, она последовала за ним из уютной комнаты в коридор, стены которого были увешаны множеством фотографий, и в нерешительности остановилась перед коллекцией, которую составляли портреты Хантера, должно быть, еще времен начальной школы.
Ясноглазый мальчик с шаловливой улыбкой менялся от фотографии к фотографии. Однако, подойдя ближе, Даффи заметила что-то похожее на синяк под глазом на фотографии, датированной «пятым классом». Погруженная в изучение фотографий, она не услышала, как Хантер подошел к ней.
Он обнял ее и прикрыл ее глаза своими ладонями.
– Не смотри на детские фотографии!
Засмеявшись, Даффи отняла его руки и обвила их вокруг своей талии. Прижавшись к нему, она сказала:
– О да, детские фотографии. Ты был прелестным ребенком. А кто это тебе поставил фингал?
Даффи почувствовала, как он напрягся; потом пожал плечами:
– В какой-то драке.
Око за око. Она закрылась от него, и теперь он делал то же самое. Чувствуя себя смелее, возможно, потому, что они не стояли лицом к лицу, Даффи предложила:
– Скажи мне, за что ты дрался, и я скажу тебе, почему я называю моего отца папой, а мою маму – матерью.
– Хитрюга, – усмехнулся Хантер и уткнулся подбородком в ее макушку. – Один сопливый нахал обозвал мою мать, и я ударил его. Он дал мне сдачи.
– Но его синяк был больше твоего?
– Как ты догадалась?
– Просто мое предположение оказалось верным.
Хантер поцеловал Даффи в шею и крепче сжал ее талию, его пальцы поползли вниз. Даффи вздохнула и приникла к нему. Было абсолютно ясно, что противиться ему она не могла.
– Ну? – поторопил Хантер, круговыми движениями поглаживая ее по спине.
– Моя мать, – медленно начала Даффи, стараясь, чтобы ее голос не звучал жалобно, как у обиженного ребенка, который за что-то порицает свою мать, – принадлежит к тому типу женщин, которым не стоит иметь детей. Она не способна жертвовать собой.
– А именно это требуется от матери?
– Думаю, да.
– А твой отец?
– Он совсем другой. – Даффи почувствовала, что в ее ответе прозвучала горечь, и пожалела, что так и не смогла простить свою мать. Вернее, она простила ее, но не могла заставить себя быть с ней прежней – смеяться с ней, плакать, ходить по магазинам.
