Сорок восемь часов – ровно половину времени, проведенного в пути, в его голове под стук колес крутились одни и те же слова, «стыдливый» диалог между ним и командиром батальона. (Он был ему ближе, чем комполка. Удивительно, но даже командир 14-й штурмовой бригады, где Сергей Марковцев занимал должность инструктора, отличался от полковника, как туалетная бумага от наждачки. Он был мягок и уступчив, потому что мог разглядеть в человеке сильные стороны и уважал их.)
«Ты слышал про Валерку Кознова?»
«А что я должен был услышать?»
«Говорят, его мертвого нашли».
Сергей много раз слышал и читал про стальной привкус во рту, но ощутил его впервые. Ему показалось, во рту у него магнит, притягивающий металлические предметы-слова, и он не мог их проглотить, давился ими. Валерка Кознов был его лучшим другом. И если бы у Сергея был брат, он любил бы его и дорожил им меньше. Он был уверен в этом. И получил подтверждение своим чувствам. Его известие о смерти Кознова скосило под ноги. И если комбат говорил с сомнением в голосе, давая выход хоть какой-то надежде, то Марковцев поверил в смерть Валерки сразу. Говорят, такая связь на биологическом уровне существует у близнецов.
Накануне ему приснился сон: ему отрезало пальцы на руке, а крови не было.
На железнодорожном вокзале в Нукусе, расположенном на улице Досназарова, Сергея встречал хмурый капитан. По его мятому лицу, по уставшим от преизбыточного давления глазам, по запаху перегара, которым он держал всех на расстоянии вытянутой руки, было видно, что он по горло наелся службой в «Калпакии» и его рвет на родину – в прямом и переносном смысле.
– Как вы тут? – задал Сергей дежурный вопрос после того, как они с капитаном обменялись похмельным духом и вроде как сблизились, как два пса, обнюхавшие друг друга. И Марковцев впервые вник в смысл слова «колонист». Тут была не чужая земля, а далекая планета. В воздухе витали возбудители неизлечимых болезней; территорию «колонистов» с шевронами советской армии, огороженную высоченным «зоновским» забором, осаждали законные обитатели этой земли: озлобленные тем, что их крупно имели на протяжении многих десятилетий, они в отместку не брезговали ничем, даже «богатырским» плевком навстречу или вдогонку. «Зверь в человеческом облике» – вот четкое определение единого организма, в жилах которого билось немыслимое кровосмешение.
На вопрос Марковцева, как вы тут, капитан натурально отхаркнул клише:
– Как в Донбассе: одного прут, другой в запасе.
В его красных, как полковое знамя, глазах застыла на несколько мгновений жуткая смесь лютой ненависти и смертельной тоски. Он олицетворял собой оборотня: еще в человеческом образе, он тем не менее выл на луну и был готов порвать неокрепшими зубами волчонка любого, кто встанет у него на пути.
За рулем «УАЗа» сидел небритый сержант. Сергей устроился на заднем сиденье, положив рядом спортивную сумку со шмотками и тремя бутылками водки – пустой, полупустой и непочатой, – и он посмотрел на него в панорамное зеркало. И воспринял его соответственно. Для него он был отображением – Йегрес. Марковцев ответил ему мутным взглядом из Зазеркалья.
Дорогой они не разговаривали. И Сергей прикинул, почему. Капитан был старше его на три или четыре года, но внешне эта разница утраивалась. Было в этой паузе, повисшей в насквозь продуваемой кабине, что-то унизительное для капитана, как будто точила его изнутри неизлечимая болезнь и он старел на глазах; он точно знал дату своей смерти.
Два часа пути на север от некрополя древнего Миздахкана, и машина подъехала к воротам с красной звездой на сдвижной створке. Дежурный на КПП вдавил кнопку на настенном пульте, и створка отъехала в сторону. Водитель повернул от контрольно-пропускного пункта направо и поехал по песчаной дороге, оставляя справа казармы, а слева – ряды многострадального карагача. Он затормозил напротив небольшого приземистого задания из силикатного кирпича, затормозил резко, и облако морозной пыли, преследовавшее их от въезда в войсковую часть, накрыло машину.
Капитан не спешил выходить. Полуобернувшись, он покачал головой, словно заранее извинялся за то, что собирался сообщить.
Он кивнул на здание.
– Это продовольственный склад. Большая его часть под землей. Туда мы и поместили труп. Погоди, Сергей, я знаю, что ты хочешь сказать.
– Откуда ты знаешь, чего я хочу, а чего не хочу?
– По глазам вижу.
Если можно так сказать, трупов Сергей насмотрелся во время полугодичной командировки в Афган. Трупы своих – знакомых и не очень, трупы чужих. Видел, как «скромно» отрывались наши на пленных «духах», отвечая на их жестокость. Выбирали здание повыше и, раскачав за руки и за ноги визжащего «духа», бросали вниз. И пока он летел, в него стреляли те, кто находился внизу: солдаты из «калашей», офицеры скромно – из пистолетов. Приземлялся он, нашпигованный свинцом.
– Нам предложили забрать его... – Капитан избегал назвать Кознова по имени. – Это лучше, чем если бы он остался в местном морге. Но все... как это? – Он пощелкал пальцами, подбирая слово. – Все процедуры с ним они закрыли.
Его трудно было слушать. Он не умел связно говорить. Но был уверен, что окружающие его понимают с полуслова.
Свое настроение и чувства Марковцев спрятал за шуткой, как это часто бывает. Ему на ум пришла фраза героя комедии «Берегись автомобиля» в исполнении Невинного: «Вы гараж-то откройте». Он сказал это вслух. Капитан хмыкнул, качнув головой, и вышел из машины. Сергей – следом, оставив на сиденье спортивную сумку.
Капитан открыл дверь, обшитую стальным листом, спустился по заплеванным ступенькам и, сорвав пломбу, отомкнул замок. Повернув головку выключателя, он первым вошел внутрь.
Накрытый с головой простыней, Валерка лежал на полке сооружения, напоминающего нары в два яруса или деревянную кровать для близнецов в лепрозории. Таких стеллажей было несколько. Два из них заняты коровьими тушами.
Капитан резко сдернул с покойника простыню – как если бы сдергивал скатерть, в намерении оставить на столе посуду.
Нос у Валерки был с отметиной, которую ему на всю жизнь оставили в «застенках» московской комендатуры: шрам в виде крестика, а точнее – в виде буквы «Х». Сам он называл это печатью. Он мог прижаться носом к заиндевевшему стеклу и оставить на нем отпечаток. Он шутил, предлагая Сергею сотворить на его носу «нолик»: «Мы могли бы коротать время в электричке, по очереди прикладываясь к замороженному стеклу». Он был веселым, неунывающим парнем.
Сейчас его нос был вдавлен. Но не от сильного удара, а как если бы на него давили, дожидаясь окоченения. Видимо, он лежал лицом вниз, пока его не нашли и не перевернули.
Сергей тяжело сглотнул и тихо произнес:
– Эх, бля, Валера, Валера...
Глаза капитана смотрели с холодностью и расчетливостью работника морга: «Он?» Ему не терпелось поскорее закончить процедуру «опознания», чтобы потом одним широким движением снова скрыть труп под серой простыней.
