Шавхелишвили выразительно посмотрел на Гвидо Терона:
– Мои подчиненные усвоили одну вещь: докладывать мне только то, чего я не знаю.
– Это вводная часть, – оттянул нижнюю губу американец. – Продолжай.
«Продолжай, девочка», – мысленно подкорректировал его Джемал.
– Зоман, зарин – стойкие отравляющие вещества, – пробасила Монро, меняя тональность. Глотнув виски, она как будто перековала голосовые связки и стала вещать голосом доброй бабушки, не преминул отметить Шерхан. Его не устраивал такой вариант беседы, где ему буквально втолковывали прописные истины. Он хотел услышать ответы только на интересующие его вопросы. И он, остановив Монро жестом руки, спросил:
– Зарин и зоман поражают при попадании на кожу и в легкие?
– Да, – подтвердила Монро. – Путем ингаляции паров и попадании капельно-жидкого вещества на кожные покровы.
«Я сейчас убью ее!»
– Можешь назвать смертельные концентрации и дозы?
– Легко. Ингаляционная доза зарина составляет 0,06 грамма, зомана – 0,002. Все фосфорорганические вещества обладают выраженным кумулятивным действием. Конечно, я могла бы рассказать о соединениях, которые встречаются в природе, на производстве, как они применялись в качестве химического оружия. Но, видно, этого мне делать не стоит.
– Это ты верно заметила. Я задам еще один вопрос: как именно распространяются в организме... фосфорорганические вещества?
Он мысленно перенесся в комнату министра обороны...
...Глаза его вылезали из орбит, легкие вздулись и стали огромными, как будто вылезли из кастрюли с крутым кипятком. Изо рта вырвался зеленоватый парок – газ, который убивал его... Почему бесцветный газ «на выходе» приобретает цвет? Он что, расслаивается, отдает часть себя? Потом приходит ответ: никаких цветных паров изо рта министра и его жены не было. Виной всему – свет от зеленоватого бра и напуганное воображение самого Джемала...
– Входными воротами для них являются кожа, органы дыхания, конъюнктива, органы пищеварения, – с готовностью ответила Монро на его вопрос. – Когда они попадают в организм, поступают в кровь, то оказываются в неблагоприятных условиях, так как в щелочной среде неустойчивы, а кровь обладает слабощелочной реакцией.
– Правда? Почему? Объясни. – Для Шавхелишвили был непонятен этот момент. Оказывается, насколько он понял, кровь способна противостоять отравлению боевым отравляющим веществом. Точнее, часть его обезвреживается в крови.
– Продукты превращения фосфорорганических веществ в виде простейших соединений, фосфора например, удаляются почками. – Монро пожала плечами: – Клиническая картина.
Шавхелишвили подхватил с полуслова:
– А как быть с «клиникой острого поражения»?
– Тебя волнует этот вопрос?
– Ага. Потому что я не могу смириться с мыслью, что боевое отравляющее вещество – боевое и отравляющее только наполовину. Или частично, что не суть важно. Это все равно что пуля, которая только ранит, или бомба, которая только глушит. – Шавхелишвили окинул Монро долгим выразительным взглядом.
– Вообще-то клиника развивается бурно, – отозвалась «бомба». – Самый растянутый период – продромальный, и длится он до пятнадцати минут, при попадании яда в организм через кожу. При ингаляционном поражении и поражении через желудочно-кишечный тракт период скрытых явлений может и не проявиться. Но первыми симптомами недуга станут чувство стеснения за грудиной и удушье.
«Станут...»
Шавхелишвили еще раз повторил это. Монро говорила с такой убежденностью, как будто вернулась от гадалки. Она не сомневалась: теракту быть. Мины с зоманом и зарином – эти миниатюрные бомбы – обрушатся на кварталы Гори. Ядовитый туман расстелится над землей, уничтожая все живое... Она говорила с убежденностью практика. Шавхелишвили расслышал, как ему показалось, в ее голосе ветеранские нотки. Она как будто представляла американскую нацию.
Монро говорила по-русски с заметным акцентом, но слов не путала. Ее предыдущая фраза звучала так: «Вообше-то клыника развайвайтса бурно». Вообше... Она часто вставляла в речь это слово. Вот и сейчас начала с него.
* * *
Терон, Монро и Йошиоки остались одни. Дайана Терон, сославшись на мигрень, ушла в свой номер. Она наверняка спустится в бар и прихватит в номер бутылку виски, подумал Гвидо. Ну и черт с ней. Он уже начал жалеть о том, что взял ее с собой. Сидела бы дома в Вашингтоне...
Он словно осекся. И было на чем. Он был бы рад, если бы фраза была пусть не длинной, но законченной: «Сидела бы дома в Вашингтоне с детьми». Он хотел детей. Дайана – нет. Она все время твердила: «Надо пожить для себя». – «А потом для кого?» спрашивал Гвидо. Она не знала ответа на этот вопрос. Последний раз Терон закончил этот вечный спор словами своей матери: «Мы хотим внуков. А вы-то детей можете?» Господи, она один в один походила на еврейку с Манхэттена.
Монро начала со слов «В этом деле есть своя подоплека», а закончила вопросом:
– Джемал догадывается о скрытых причинах в операции «Метро»?
Этот вопрос она адресовала Гвидо Терону. Тот, увлекшись своими мыслями, в ответ пожал плечами:
– Что, если это так? – Долгая пауза. – Джемал – собака при хорошем хозяине. Он может тявкнуть, оскалиться на хозяина, но никогда не укусит. Иногда полезно спускать его с поводка.
В операции «Метро» Монро была отведена особая роль. Она считалась специалистом по химическому оружию. Когда разъясняла Джемалу тонкости, на ее языке вертелось признание: «Мы заинтересованы в проведении акции. В Вашингтоне на чемоданах сидят специалисты химики и медики из лаборатории ЦРУ. После атаки на грузинский город они прилетят в Грузию и развернут в очагах заражения госпитали. Их задача – исследовать зараженный очаг в целом и пораженных людей в частности, фиксировать их состояние на каждой стадии». Дальше воображение уводило ее в «практическую плоскость». Она представляла себе цинотичные слизистые оболочки и кожу, напряженные, как перекачанные велосипедные шины, шейные вены. Больные или подопытные – неважно, дышат шумно, открытым ртом. Они сидят, упершись руками – включая в акт дыхания вспомогательную мускулатуру, и называется это «фиксированной позой астматика». Специалисты в химзащите раздевают одного, обмениваются мнением о том, как сильно увеличены межреберные промежутки жертвы зарина, как расширена грудная клетка. В дело включают рентгеновский аппарат, и на снимках видно, что нижняя граница легких опущена дальше некуда. Кто-то, исследуя легкие нанесением слабых ударов, замечает различия в звуках: «Перкуторный звук коробочный». Кто-то соглашается с ним: поражение тканей очевидно.
«Пульс частый?»
«Да, хорошего наполнения... А сейчас заметно реже, легко сжимаемый».
«Давление?»
«Снижается... Падает. Падает. Падает».
«Больной жалуется на боли в глазницах... Вы видите меня? Алло?.. У него явно выраженная гемералопия»
[3]
.
