Нарушая традиции, пара решила начать танцы до речей и десерта, это дает возможность пожилым покружиться на танцплощадке, прежде чем всерьез на весь вечер заиграет диско-музыка. Мне очень нравится идея танца за чаем, и мое одобрение еще более возрастает, когда Крейг приглашает меня потанцевать.
— Я не умею танцевать вальс, — признаюсь я.
— Я тоже. Но разве это трудно? Тетушка Тома Мадж умудряется танцевать с ходунками для инвалидов.
Я думаю, что будет приятно, если Крейг обнимет меня, и соглашаюсь. И вот мы шаркаем по площадке, повторяя: «Раз, два, три. Раз, два, три», но сомневаюсь, что мы можем кого-то одурачить. Через несколько минут мы начинаем покачиваться в объятиях друг друга, но впечатление нельзя назвать абсолютно нелепым. Как чудесно, когда тебя снова обнимают. Не припомню, когда мужчина в последний раз касался моего тела. Неужели шесть лет назад?
— Вам здесь нравится, Роуз?
— Неужели нужно спрашивать? Я не перестаю улыбаться с того момента, как вы за мной заехали сегодня утром. Чудесный день.
— Я так рад. Мне приятно осознавать свою причастность к тому, что порадовало вас.
Я с изумлением смотрю на Крейга, не зная, как лучше ответить. Неужели он серьезно? Неужели он хочет сказать, что намерен это сделать еще, и, может быть, не один раз? Похоже, что так. Я позволяю этой мысли проникнуть ко мне в сознание и тщательно рассматриваю идею со всех сторон. Она не вселяет в меня ужас. Напротив, мне нравится Крейг, очень нравится.
Впервые мы испытываем небольшое смущение в присутствии друг друга, но это смущение приятно щекочет нервы. Это не чувство разочарования двоих неловких незнакомцев — это легкое замешательство двух любящих друг друга людей, обхаживающих друг друга, не уверенных в следующем движении, но отчаянно желающих, чтобы это движение состоялось. Крейг кашляет и меняет тему разговора:
— Расскажите мне о себе, Роуз.
— Особенно нечего рассказывать, — замечаю я. Он же знает, что я разведенная мать близнецов. Что еще я могу добавить?
— Не верю. У вас в прошлом наверняка были волнующие моменты, о которых вы хотите мне поведать, чтобы произвести на меня впечатление, — говорит он с усмешкой. — И у вас, наверное, не менее волнующие планы на будущее, хотя вы их держите глубоко в секрете.
Мне льстит мысль, что он думает, будто я когда-то совершала нечто волнующее и достойное упоминания, хотя я и не уверена, что он прав по поводу моего будущего. В действительности у меня нет тайных захватывающих планов. Впервые в жизни мне хочется, чтобы они были, хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на Крейга.
Мимо нас скользит пожилая пара. Кажется, они танцуют фокстрот. Им удается выглядеть удивительно элегантно, хотя им уже за восемьдесят и их лица испещрены морщинами, словно неглаженые простыни. Пожилые люди смотрят друг на друга с одинаковым выражением лица — они излучают благоговение и преданность.
Шесть лет я держала свое сердце скрытым за нерушимыми баррикадами, отвергавшими любую близость. Я приняла свою жизнь такой, какая есть, и научилась любить ее такой, какая есть, и не позволяла себе желать чего-то большего. Это было неразумно. Большое всегда в итоге становится маленьким. Я любила Питера больше, чем это возможно, и в конце концов отчасти лишилась своей индивидуальности. Я не хотела рисковать снова испытать такую сильную, опаляющую боль, так как боялась, что моя хрупкая душа не сможет вынести еще одного схожего разочарования. У меня совершенно расшатаются нервы, и какая тогда будет от меня польза для мальчиков. Мальчики, всегда нужно думать о них. Слава богу.
В конце концов, жизнь, заполненная детьми, кулинарными рецептами, друзьями и семьей, — это полная жизнь, мне не на что пожаловаться.
Но когда я увидела пожилую пару, поглощенную друг другом, я вдруг поняла, что невозможно игнорировать тот факт, что моя жизнь полна, но не до краев, и эта разница имеет значение. Мою жизнь не назовешь переполненной через край, кипучей и изменяющейся, а теперь мне хочется, чтобы она такой стала. Я знаю, чего не хватает, и всегда знала — просто не хотела этого признать. Я не думаю, что женщине для того, чтобы жить полной жизнью, необходим мужчина, но признаю, что иметь родственную душу — все равно что обладать рогом изобилия. Смотрю на Крейга и размышляю, какой глубиной и нравственной силой он обладает. Никто из тех мужчин, с которыми я недавно встречалась, не разжег в моей душе ни искры интереса, но сейчас я неожиданно ощущаю настоящий жар.
— Люди часто думают, будто финансовые работники — скучные люди, но в действительности это не так. Я, например, болтушка, могу иногда и напиться, хотя в последнее время мне этого делать не доводилось. Я даже однажды пела в баре под караоке.
— А в чем еще вы хороши, Роуз? — Крейг бережно кружит меня в танце, а я обдумываю ответ.
— Я хорошо разбираюсь в садоводстве, в приготовлении джемов, умею приободрить людей. — Я осознаю, что мои умения выглядят не слишком впечатляюще, но это по крайней мере честно. Я со вздохом признаюсь: — Я воплощение хорошей девушки. Во всяком случае, была таковой до…
— До?
— До развода.
— А Питер хороший человек?
— Он эффектный, а это оказалось самым близким к хорошему, что я только смогла тогда найти.
Крейг смеется.
— Не хотите ли отдохнуть?
Если серьезно, я хотела бы оставаться в его объятиях до тех пор, пока «Кэдбери» не откроет рецепта бескалорийного шоколада «Дэри милк», но думаю все же, что мне следует сказать, что я хотела бы присесть передохнуть. Он отпускает меня, и я ощущаю себя перенесшей тяжелую утрату.
Мне было необходимо заполнить образовавшуюся в разговоре паузу, и я снова начала говорить. О чем это я болтала? А, да, о Питере.
— Я одурачила его. А может, сама была всего лишь дурочкой.
— Что вы имеете в виду? — спрашивает Крейг. Замечательно, что он не пытается избежать болезненной темы, связанной с моим бывшим.
— Питер думал, что приобрел хорошую девушку. Он считал меня хорошей.
— Но вы действительно хорошая, Роуз. Вы, наверное, хотите сказать, что это все, что он о вас думал, и упустил все остальное. — Крейг наливает нам обоим еще по бокалу вина, и мы чокаемся.
— Вот именно, — шепчу я.
— Неужели он не рассмотрел то причудливое свойство, тот большой секрет, тщательно скрываемый за всей вашей покорностью и искренностью, за суровой служебной этикой, — это бешено бьющееся сердце, голова, полная мечтаний и надежд, и несокрушимое чувство оптимизма и радости? Вы не скучная, Роуз.
Я не знаю, что сказать, и с изумлением смотрю на Крейга, и не только потому, что никогда прежде он не выглядел таким великолепным, властным и зрелым. Я не могу понять, как он смог догадаться. Я не уверена, что моя родная сестра знает, что я именно так воспринимаю себя. Как же об этом узнал Крейг? Похоже, он читает мои мысли, ибо тотчас же дает ответ на не заданный мною вопрос.
