Я слоняюсь по коридорам в надежде наткнуться на кабинет директора, как вдруг ко мне обращается какая-то женщина средних лет, которая властно интересуется, кто я и что делаю в школе. За несколько секунд мне удается очаровать ее и объяснить, что я лучший друг Крейга Уокера.
— Мистера Уокера, директора? — переспрашивает она.
— Может, он мистер Уокер и директор для вас, мисс… — Я делаю паузу.
— В действительности миссис, миссис Фостер, — жеманно улыбаясь, говорит она.
Я смотрю на нее с недоверием и бормочу что-то о том, что самых красивых женщин всегда расхватывают первыми. Притворяюсь, будто разговариваю сам с собой, но конечно же стараюсь, чтобы меня услышали. Честно говоря, у меня нет абсолютно никаких намерений относительно весьма заурядной миссис Фостер, но я не могу устоять, чтобы не пофлиртовать с ней. Я заметил, что чрезвычайно легко доставить женщинам удовольствие, и чувствую своей обязанностью делать это.
— Может, для вас он и мистер Уокер, но для меня он навсегда останется Уокером-Мотоциклистом. Вы этого не знаете, но ваш мистер Уокер был королем мотоциклистов в наших краях. Да, когда мы были подростками, Уокер-Мотоциклист был просто чудом.
Никогда не помешает преувеличить достоинства твоих друзей, особенно с такими женщинами; они сочтут это великодушием. На самом деле Крейга дразнили Хилятик Уокер или Крошка Уокер, он смертельно боялся ездить на мотоцикле, взбираться на деревья, драться палками, чурался и прочих мальчишеских забав. Но если бы я это рассказал, никому не стало бы лучше. Боже, я не хочу, чтобы миссис Фостер подумала, будто я веду какие-то подкопы.
— Его дверь первая слева, после того как пройдете через зал для собраний. Если дойдете до музыкальной комнаты, значит, вы прошли мимо. Если потеряетесь или понадобится моя помощь, вернитесь и разыщите меня.
Открыв дверь в кабинет Крейга, я испытываю потрясение при виде огромных груд книг и бумаг. Его пиджак с вельветовыми нашивками на локтях висит на крючке за дверью. Забавно, что каждый человек имеет свои маленькие привязанности, это относится даже к тем людям, которых ты считаешь выше (или ниже) подобных вещей. Что старина Хилятик Уокер пытается этим сказать? Что он не преподаватель колледжа, вознесшийся на вершины Оксфорда, не так ли? Он директор местной начальной школы.
Окружающая Крейга обстановка совершенно не похожа на мою. Его маленький, тесный, пыльный академический кабинет представляет собой полную противоположность моему просторному, динамичному, современному окружающему пространству. У него от стены до стены стоят полки с книгами и папками, время от времени прерываемые фотографией того или иного класса — множество одинаковых лиц, маниакально улыбающихся в объектив. Его большой письменный стол выглядит так, словно его заказали через один из тех бессмысленных журналов, которые ты обычно находишь вместе с воскресными газетами.
В моей управленческо-консультативной фирме ни у кого нет письменных столов или даже выдвижных ящиков, не говоря уж о целом кабинете — такая форма собственничества кажется смешной. А это значит, что мы вынуждены носить с собой свои ноутбуки, мобильники и ежедневники, словно это наша вторая кожа. Идея такова: когда ты приходишь каждое утро на работу, то входишь в приемную (целые акры гранита и стекла) и тебя направляют к свободному столу. Это делается для того, чтобы не образовывались кланы, чтобы поощрять интеграцию и диссимиляцию новых идей и еще какая-то чушь, я забыл, что именно.
— Приятель!
Я стою, широко раскинув руки и сияя восторженной улыбкой. Крейг поднимает взгляд от бумаг, которые подписывал, и улыбается мне, сначала неуверенно, немного застенчиво, затем на его лице расцветает широкая улыбка. Улыбка у него спокойная, невозмутимая, и он немного меньше похож на тупицу, когда улыбается.
Крейг встает, подходит ко мне и протягивает руку. Я пожимаю ее и обнимаю его. Дело в том, что кем бы он ни был — Хилятиком или Крошкой, но он всегда был моим другом и продолжает таковым оставаться. Он хороший парень, лучше, чем я, у меня с ним никаких проблем. Почти все мои знакомые отличаются большей принципиальностью по сравнению со мной, но меня утешает тот факт, что не многие из них так же счастливы, как я. Эти два факта связаны между собой.
Прошло около шести месяцев с тех пор, как мы с Крейгом виделись в последний раз. В мужском мире это не имеет существенного значения. Если девчонки, которые дружат с начальной школы, не будут встречаться шесть месяцев, держу пари, рекой польются выражения чувства горя, вины и взаимные обвинения. Обе почувствуют себя забытыми или оскорбленными. Наверное, погано быть девчонкой со всем этим эмоциональным бредом. Быть же мужчиной потрясающе хорошо. Та же самая работа, но больше денег, никаких стеклянных потолков, не надо рожать детей, и никакого желания писать благодарственные записки. Лучше не придумаешь.
— Хороший кабинет, приятель. Но серьезное упущение — ни одной сексапильной мамочки у школьных ворот. А я только ради этого и приехал.
— Джон, если тебе нужна сексапильная мамочка, тебе следует подружиться с каким-нибудь парнем, который работает директором фешенебельной школы в Челси или где-либо еще. Идеально, если в платной школе. У тех мам есть и время, и деньги, чтобы следить за своей внешностью. Здесь же мы заботимся главным образом о детях, и мамы больше следят за гардеробом своих детей и их оценками, чем за своим гардеробом и количеством поглощенных калорий, — натянуто говорит Крейг.
Я жду, когда закончится его лекция, и выступаю со своим комментарием:
— Большая карьера словно черная дыра, приятель. Я хотел сказать, что ты одинокий человек, и в таком случае тебе следовало бы найти работу в частной школе, тогда тебе представилась бы возможность подцепить какую-нибудь одинокую няню. Держу пари, что эти, — я кивнул через окно по направлению к школьным воротам, — могут свести себя непосильным трудом в могилу, но не в состоянии позволить себе нанять своим детям няню. Я разочарован, так как надеялся увидеть несколько женщин, достойных внимания. Не могут же они все быть ленивыми коровами.
— Джон, пожалуйста, — взмолился Крейг, и его нижняя губа вытянулась в забавную прямую линию, как всегда бывало, когда он обижался или огорчался. Его легко предсказать и еще легче довести. — Я считаю, это несправедливо — говорить о матерях моих учеников в таких выражениях.
— Неудивительно, что ты до сих пор не женат, — бросаю я. — Они женщины, парень. Как же еще о них думать? Разве что ты совсем о них не думаешь. Ты гомосексуалист.
На самом деле Крейг не гомосексуалист, но, как товарищи-гетеросексуалы, мы часто подкалываем друг друга и говорим непристойности. Во всяком случае, я выбрал такой метод общения.
Крейг тяжело вздыхает. Я уже так давно разочаровываю его, что, казалось бы, ему пора смириться и принять меня таким, как есть. Но он ведь учитель. Возможно, я смог бы исправиться, если бы сильно захотел. Он считает, что мне следует прикладывать больше усилий. Нельзя сказать, что я законченный бабник, хотя я действительно люблю женщин. Но я думаю и о других вещах и могу поддерживать разговор на разные темы. Просто мы приняли на себя такие роли. Когда мы вместе, Крейг — правильный человек, а я — шутник, лихой парень. Он оставался девственником до двадцати одного года. Двадцать один год! Черт побери, вы можете в такое поверить? А мы ходили в такие школы, где девчонки могли переспать с тобой за пакетик чипсов. Однако Крейг никогда не видел для себя такой возможности, даже когда настоятельная потребность громко стучала в дверь.
