Оказавшись за дверями паба, я дала себе слово, что больше не буду думать о нем и что мы уж точно не увидимся до самого отлета. Мы встретились в конце той же недели.
Я позвонила ему и сказала, что мне нужно уточнить кое-какие детали, чтобы правильно заполнить бумаги. Странно, но, когда мы расположились пабе в Ковент-Гардене — неизмеримо более приятном и в то же время более опасном месте, чем то, которое мы выбрали для нашего первого свидания, — он даже не спросил, о каких, собственно, деталях шла речь. Он понимал, что это только предлог, но все равно пришел.
Весь вечер мы общались с искренним воодушевлением, будто старинные друзья, а не расставшаяся много лет назад пара. Мы смеялись, болтали, рассказывали друг другу о своих мечтах, свершениях, успехах и провалах. Стиви говорил о своей работе, о друзьях и о девушках, с которыми он встречался, — но ни разу не упомянул при этом Лауру. Я рассказала ему обо всех моих работах, о подругах, включая Лауру (хорошо отозваться о ком-либо очень легко — при условии, что собеседник не развивает тему), о мужчинах как об однородной группе, не упоминая при этом Филипа. Затем мы проголодались и вместо того, чтобы идти домой, к людям, о которых мы не говорили, заказали спагетти.
В следующий раз мы решили встретиться в «Олл-Бар-Уан» на Кембридж-Серкус. Это чрезвычайно людное место. Я убеждала себя, что такой выбор означает, что наши встречи носят абсолютно невинный характер и что нам нечего скрывать. Я решительно отмахнулась от безумного предположения Амели, которая сказала, что будто бы я втайне хочу, чтобы меня застали со Стиви.
Воздух в пабе был густым от табачного дыма, а общая атмосфера соответствовала моему состоянию — состоянию радостного возбуждения. В этот раз мы не стали утруждать себя светским разговором о погоде и общих предметах, а сразу нырнули в теплые глубины откровенного разговора и обрели ту близость, которую потеряли много лет назад. Я вытаскивала на свет божий расплывчатые воспоминания, давным-давно спрятанные в самом дальнем и темном углу памяти, а он рассказывал мне о своих новых теориях, идеях и планах. Он не мог усидеть на стуле — и я думаю, что от волнения, а не от нервозности или неловкости. Он с легкостью делился со мной самыми светлыми и самыми грустными мыслями, какие только посещали его за последние восемь лет, и был рад, что мне в равной степени интересны и те и другие. Мне казалось, что он не обижается (по крайней мере, временно) на то, что меня не было рядом, когда он пестовал свою теорию о том, что делает человека счастливым. Стиви повзрослел. Это в равной мере и обрадовало, и опечалило меня.
— Но в итоге все хотят одного и того же, — сказал он.
— И чего же?
— Счастья.
— Ну, это очевидно. И в то же время это ничего не объясняет. Счастье — слишком широкое понятие. — Несмотря на то что основное внимание я обращала на прекрасно развитые грудные мышцы Стиви, совершенная форма которых подчеркивалась тесной футболкой, его очевидная неспособность конкретизировать свою мысль вызвала во мне легкое раздражение. Филип не потерпел бы такой рыхлой аргументации.
Стиви перевел разговор на музыку и литературу. Мы читали друг другу старые стихи, которые помнили еще со школы. Я заявила, что до сих пор считаю Томаса Элиота тяжеловатым, но в последние годы почитала кое-кого из современных поэтов, и больше всего мне понравились Лиз Локхед и Дуглас Данн. Он сказал, что по-прежнему ненавидит Джейн Остин и считает ее манерной до приторности. Я ответила, что по-прежнему люблю ее и всегда буду любить.
— Помнишь, как мы прятались в библиотеке? От дождя? От твоего отца и братьев?
— Конечно, помню. А знаешь, я уже сто лет в библиотеке не была.
— У меня в школе она точно такая же, как в Кёркспи. И там так же пахнет виниловой обивкой стульев, пыльными коврами и старой бумагой. Этот запах никогда не забудешь, верно?
— Забавно, что запахи так легко пробуждают воспоминания, — заметила я и со смешком добавила: — У тебя дома всегда пахло «Пледжем».
— А у тебя дома всегда пахло…
— Старыми окурками и псиной, — поспешно оборвала его я.
— Я собирался сказать, что машинным маслом. У вас в гостиной всегда стоял велосипед Мартина. Помнишь?
Я нервно поерзала на стуле. Ну почему мы не могли поставить там журнальный столик, как все нормальные люди?
Стиви заметил, что мне неловко. Он протянул руку и заложил мне за ухо выбившуюся прядь волос. Жест банальный и чересчур очевидный — но вы скажите это моим соскам. Они мгновенно затвердели.
— Все было не так плохо, Белинда.
— Белла.
— Ну Белла — какая разница? В данном случае не важно, как я тебя называю или как ты сама себя называешь. Я же давно тебя знаю. И я знаю, что не все в твоем детстве было плохо. Не может быть, чтобы у тебя вообще не осталось хороших детских воспоминаний.
Я задумалась.
— Да, кое по чему я действительно скучаю.
— Например? — Стиви улыбнулся так широко, что его улыбка стала напоминать оскал безумца. Ему не терпелось услышать, какие светлые моменты я могу найти в своем прошлом.
— Помнишь старый кинотеатр?
— Да.
— Мне не хватает тех женщин, которые ходили по залу и продавали мороженое.
— А еще?
— Большого «Вагон-Вилс». Раньше они были огромные, а теперь какие-то маленькие. Каждый раз, когда я их покупаю, я чувствую себя обманутой.
— А еще?
— Мне недостает драк с братьями за рождественский номер «Радио таймс». Нам он доставался всего один раз в год и был для нас большой ценностью. Мы очень любили отмечать карандашом, что хотели бы посмотреть на рождественских каникулах.
— А еще?
— Субботних поездок на рынок в Ньюбург. Помнишь, я специально ездила туда перед дискотекой, чтобы прийти на нее в новом наряде.
— И каждый раз ты выглядела просто шикарно.
— Да брось ты. Короткие юбочки, короткие топы. Сексуально, но довольно безвкусно.
— Ты же была молодой девушкой. А молодые девушки именно так и одеваются. До сих пор. И никто этого не стесняется.
Здесь я остановилась и предложила заказать еще выпивки. Я не решилась продолжить перечислять те вещи из прошлого, которых мне недостает в настоящем, так как понимала, что следующий пункт списка будет о том, что мне не хватает просто спокойствия в жизни. Если бы начать все с чистого листа. Если бы не совершать той ужасной ошибки. Какую ошибку я имею в виду? Что я вышла замуж за Стиви? Что бросила его? Что вышла замуж за Филипа?
Меня напугали тайком прокравшиеся в голову расплывчатые мысли о судьбе, о «единственном» мужчине в жизни, о святости брака. Я постаралась отбросить подальше тревожащие смутные чувства, даже не попытавшись их проанализировать. Я что, правда верю в судьбу? Обдумав это, я пришла к выводу, что не могу твердо заявить, что не верю. Я нахожусь где-то на границе — а на границе, как известно, земля горит.
