Он поцеловал ее в голову, и она напряглась, но тут же заставила себя расслабиться.
— Тебе весело? — спросила она.
— Все чудесно. Нам повезло, что у нас такие хорошие друзья.
— М-м-м, — пробормотала Стефани, не зная толком, что ответить.
Джеймс пристально смотрел на нее, и она неловко отвела взгляд, придумывая, о чем бы еще поговорить.
— Финн, кажется, развлекается вовсю… — начала она, но Джеймс перебил ее:
— Поднимемся наверх на минуту. Мне надо с тобой поговорить. — Он смотрел ей прямо в глаза, отчего у Стефани вдруг пробежал по спине холодок.
— У нас гости, Джеймс, — сказала она, стараясь делать вид, что ничего серьезного не происходит. — Что они подумают, если мы исчезнем наверху?
Джеймс не убирал руку с ее локтя.
— Нет, это срочно. Мне надо поговорить с тобой прямо сейчас. Ну пожалуйста, Стеф. — В его голосе слышалось что-то похожее на отчаяние.
Стефани огляделась, ища Наташу. План, кажется, дает сбой. Она попыталась выдернуть руку, но он не выпустил ее. И наконец она сдалась. Может быть, это к лучшему, думала она безвольно, поднимаясь за ним по лестнице.
В спальне он плотно прикрыл дверь и привлек ее к себе. Стефани высвободилась с фальшивым смехом.
— Сейчас не до этого. Самый разгар праздника. Давай лучше спустимся назад.
Но тут Джеймс сделал странную вещь. Он заплакал.
Он не собирался ей рассказывать. Всю неделю он пытался разобраться в себе, понять, что ему на самом деле нужно. И вот он понял. Он теперь знал абсолютно точно, что ему нужны Стефани и Финн. Кати же была ошибкой — ошибкой длиною в год. Он рискнул всем самым для себя дорогим, потому что однажды обиделся на Стефани, когда она захотела сделать карьеру в Лондоне. Теперь он это ясно понимал. Все случилось из-за его неуверенности, ревности… тщеславия, наконец. Но теперь Джеймс принял решение. Он скажет Кати, что все кончено, закроет практику в Нижнем Шиппингеме и объявит Стефани, что был эгоистом, что слишком по ним скучает, что понял — семья стоит того, чтобы постоянно жить в городе, только чтобы быть всегда рядом с ними. И он не даст ей почувствовать, что ждет благодарности или что приносит жертву. Нет, так поступил бы прежний Джеймс. А новый Джеймс просто будет работать, чтобы сделать свою семью счастливой, поставит их интересы на первое место и попытается загладить то, что совершил. Он не станет обременять Стефани тяжестью своей вины и понесет ее в себе.
Но сегодня все словно перелилось через край. Он видел, сколько фантазии и любви Стефани вложила в подготовку к его празднику, наблюдал, с какой радостью они с Финном наводили чистоту и украшали дом, и его захлестнула волна любви к ним. И он сможет продолжать их обманывать? Он боролся с желанием покаяться во всем прямо сейчас, но оно делалось все сильнее. Он понимал, что это может иметь самые горькие последствия, но потребность начать новую жизнь пересиливала, а сделать это можно, только будучи предельно честным. Впервые в жизни ему захотелось просто сказать всю правду и принять то, что за этим последует. Он пытался остановить себя, он понимал в глубине души, что это будет самоубийственный шаг, но, глядя, как Стефани смеется над чем-то с его родителями, принимая поздравления и объятия друзей, понял, что пути назад нет.
Когда он подошел к Стефани, взял ее за руку и сказал, что хочет поговорить с ней, его охватило неестественное спокойствие. Шаг в пропасть был сделан.
— Стеф, мне надо тебе сказать кое-что, — проговорил он сквозь слезы, которые побежали вдруг у него по щекам. Стефани стояла и бесстрастно смотрела на него. — Господи, даже не знаю, с чего начать, просто скажу все как есть. Я встречаюсь с другой женщиной. — И он втянул в себя воздух, ожидая ее реакции. — На самом деле все еще хуже. Я живу с ней, в Нижнем Шиппингеме. Это длится уже год. Прости меня, Стефани. И пожалуйста, скажи что-нибудь.
То, как все это происходило, не укладывалось ни в одну из схем, которые он прокручивал в голове. Стефани не завизжала, не закричала, что ненавидит его, и не обняла со словами, что все будет хорошо. В последние минуты перед признанием он позволил себе надеяться на этот, последний вариант… «Прости меня, Стефани, ибо я согрешил!» И она отпустит ему все грехи, скажет, что он прощен. Но вместо этого, несмотря на его слезы, несмотря на то, что он рассказал ей всю историю, каждое слово которой было правдой, она продолжала стоять неподвижно и молча, и ему пришлось спросить: «Ты слышала, что я сказал?» Но, несмотря на то что она кивнула, он невольно повторил все сначала.
— Я не хотел, чтобы это случилось. Это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе и Финну. И можешь поверить мне, Стеф, что мне сейчас очень скверно. Как бы я хотел, чтобы этого не было! Но теперь все кончено, обещаю тебе, и я сделаю все…
Тут силы изменили ему, и он уткнулся ей в плечо, как ребенок, нуждающийся в утешении. Стефани погладила его по спине, словно собаку, и отстранила. Она нисколько не казалась потрясенной. И сказала сухо:
— Я знаю. И давно.
Стефани чувствовала себя кораблем с обвисшими парусами. Ей в самом деле было его жаль, он выглядел таким несчастным, плакал, умолял, ждал ее приговора. Хотел услышать, что все поправимо, но она не могла заставить себя его утешить. Ей хотелось знать, почему он вдруг решил вот так рискнуть всем и признаться. Она пыталась представить, что чувствовала бы сейчас, если бы услышала о его измене впервые, если бы это случилось до того, как она прочитала послание Кати в его мобильнике. Но она уже не была той, прежней Стефани.
Она мимоходом подумала, что, может быть, он как-то узнал про их план и это упреждающий ход с его стороны. Но она слишком хорошо его знала и видела, что он не притворяется. Что-то случилось и вынудило его признаться. И, несмотря на то что она была сейчас бесконечно далека от него, она все-таки видела, что для него это огромный шаг, который потребовал большого мужества. Он смотрел на нее с отчаянием, всей душой желая услышать, что все будет хорошо, ожидая, что она осушит его слезы. Но она не могла в свою очередь сказать ему всей правды — как они с его любовницей сговорились отравить ему жизнь.
— Мне очень жаль, Джеймс. Я думаю, нам надо расстаться. Я собиралась сказать тебе сразу после дня рождения. Просто Финн так радовался, и…
Но она не смогла договорить: Джеймс застонал и, схватив ее за руки, принялся умолять дать ему возможность загладить вину.
— Я изменился, — говорил он, — я еще не знаю, как мне доказать это тебе, как поправить дело, но я сделаю все, обещаю! Только, пожалуйста, пожалуйста, не обрывай все вот так!
Она освободилась от его рук.
— Мне приходится. Прости, Джеймс, но я должна. У меня было время подумать, и я поняла, что нам лучше расстаться. И я уже не изменю решения — что бы ты ни сказал.
Джеймс был в замешательстве. Когда он представлял себе последствия своего грандиозного признания, ему, очевидно, не приходило в голову, что она может отнестись к нему так равнодушно.
