Георгий мучился тем, что мучает Нину, в глубине души задаваясь вопросом: почему она не разводится с ним? Они уже давно жили в разных комнатах, и Нина в свои сорок пять выглядела на тридцать четыре, а Георгий в пятьдесят – на все семьдесят… И все же она оставалась, ежечасно отравляя существование ему и себе, видимо, находя в том непонятную радость. Почему он продолжал это терпеть? Из-за невыявленного мазохизма? Инфантильности? Малодушия? Или от того, что, несмотря ни на что, продолжал находить Нину привлекательнейшей из женщин и в те редкие моменты, когда она по-королевски снисходила до близости с законным супругом, он, задыхаясь от счастья, продолжал наивно верить, что все еще можно изменить к лучшему? Сапожник без сапог… Специалист в области психиатрии, врачевавший чужие души, он был бессилен разобраться в своей собственной…
И все-таки она подала на развод. Однажды слякотным зимним вечером, за чашкой кофе будничным тоном сообщила о своем намерении разойтись, а заодно и разделить двухкомнатную квартиру в центре Москвы, оставшуюся Георгию от родителей. Он не стал возражать и вскоре переехал в область, поближе к работе, выменяв Нине неплохую «двушку» на Университете, которую она вскоре превратила в «трёшку» в Крылатском… Но это было намного позже. А тогда…
Георгий Риттер начал хождение по инстанциям. В каждом кабинете он доставал пеструю папку с формулами и выкладками, из которых следовало, что они с помощником-коллегой, доктором Захаркиным Михаилом Юрьевичем, сумели-таки сделать то, что до них не удавалось никому – синтезировать новый препарат, дающий, предположительно, высокий процент излечения от… Убеждал, доказывал, расписывал цепочки реакций… Оставалось самое главное: лекарство должно было быть опробовано, но не на кроликах и морских свинках…
Товарищи от высокой медицины сочувственно выслушивали его горячие доводы, скептически покачивая головами:
– А что будет, если каждый врач станет кормить людей изобретенными и лекарствами? Для работы с человеческим материалом основания должны быть очень вескими, уважаемый коллега…
Георгий Риттер ненавидел это словосочетание – «человеческий материал». За ним скрывались искалеченные судьбы, выплаканные глаза родственников пациентов: «Мы подпишем согласие на любой эксперимент – вдруг поможет…» Конечно ему было страшно. А кому не было? Ведь люди не кролики… Но он действительно верил в успех. Не подозревая того, что после его ухода из очередного кабинета, высокопоставленные коллеги крутили пальцами у висков, с сожалением констатируя, что работа в подобных заведениях наносит свой отпечаток…
Гора отказов росла, как злокачественная опухоль. Получив очередной, Георгий Аркадьевич в который раз шлепал по столу увесистой папкой:
– Ну все. С меня довольно.
– Вы не правы, – возражал коллега-соратник, молоденький врач Миша Захаркин. – Завтра будет новый день. Давайте обратимся в…
Помощь подоспела, как всегда, откуда менее всего ожидалась.
Нина, до сих пор наблюдавшая за метаниями супруга с презрительным скептицизмом, спросила однажды:
– Не пойму, чего ты хочешь?
Георгий остолбенел, поскольку жена давно перестала воспринимать его всерьез. Но, проглотив обиду, рискуя в очередной раз быть высмеянным, принялся объяснять.
– Короче, – усмехнулась Нина, – Ты хочешь опробовать таблетки на своих шизиках? Только-то! Давай сюда бумажки.
Через пару дней доктор Риттер формировал экспериментальную группу. На дворе стоял апрель 1993-го.
А шестнадцатью годами раньше, в сентябре семьдесят восьмого, Нина прозвонила к нему в кабинет, произнеся отрывисто, деловито, без предисловий – в своем стиле:
– Парня одного к тебе пришлю. Ваш контингент.
– И что он натворил?
– Подружку прирезал, после вскрыл себе вены, но его удалось спасти. Это согласно заключению экспертов. У него самого полный провал.
– Не симулирует? – осторожно поинтересовался Георгий Аркадьевич.
– За кого ты меня держишь?! – возмутилась Нина. – Я, по-твоему, не отличу психопата от уголовника? Принимай. Из близких родственников одна тетка. Можешь считать, он ваш не веки.
– Сколько ему лет? – почему-то спросил Георгий Аркадьевич.
– Восемнадцать, а что? Какая разница!
«И правда – какая?»
Через пару часов позвонили из приемного. Он спустился. В коридоре двое дюжих конвойных в милицейских формах, посмеивались, лузгали семечки и травили анекдоты из серии «Приехала комиссия в дурдом…» Возле них, опустив голову, стоял худенький паренек, почти подросток, чьи запястья поверх бинтов были скованы наручниками. Георгий Аркадьевич принципиально не носил халата, считая, что вовсе ни к чему лишний раз подчеркивать, что он – врач, а все вокруг – больные. И потому ему пришлось объяснять милиционерам, кто он такой. После чего один из охранников встряхнул паренька в наручниках за шиворот и сказал:
– Вот этот.
– Я понял, – резко произнес врач. – Наручники снимите.
– Не положено, пока бумаги не заполните, – возразил конвоир. – Вот как будет ваш – снимайте, что хотите. Он же убийца, это Вы поняли?
Парень втянул голову в плечи, упрямо продолжая разглядывать шашечки орнамента на бетонном полу.
– Ну, здравствуй, – обратился к нему Георгий Аркадьевич.
Тот поднял голову, и у Георгия Аркадьевича захолонуло внутри: на него испуганно смотрели полные невыплаканных слез пронзительно-синие глаза из далекого детства…
Александра Дмитриевна в бешенстве швырнула трубку на столик.
«Ну вот, опять сорвалась… Так нельзя. Надо держать себя в руках. А то недолго и до развода…»
Заныл левый висок, предупреждая о скором приступе мигрени. Александра, прикрыв глаза, откинулась в шелковые подушки.
Разведенный мужчина, тем более Роман, и в пятьдесят – завидная партия. А вот женщина, оставшаяся одна после двадцати лет брака, вызывает жалость с легкой примесью презрения. Даже если у нее – миллионы. Это будет лишь поводом для «слета» прощелыг-жиголо в поисках скорой поживы… Александра не желала быть ни жалкой, ни униженной. Не для того она насиловала себя, по капле выжимая из крови провинциалку Шуру Звонареву, рождаясь заново в Александре Литичевской. Играла в опостылевшую благотворительность, таскаясь по приютам и хосписам. Там. На Западе. И не напрасно: это именно ее, а не какую-нибудь новорусскую выскочку, что коверкает слова, не умеет пользоваться ножом и вилкой да одевается как на панель, снимают для «Вога» и «Офисьель». Это она, Александра Литичевская, – женщина года. Она заслужила эту роль. Она ее заработала. И не отдаст никому. Роман может шляться, где, с кем и сколько ему вздумается. Но его законной супругой, «миссис Лит», первой леди российского бизнеса останется Александра.
«Господи, ну где же дочь? Почему не звонит? Неблагодарная избалованная девчонка… Только бы с ней ничего не случилось…»
