Родители были счастливы, как только могли быть счастливы люди в сонных, размеренных и сытых семидесятых: скучно, стабильно, однообразно – в тесноте, да не в обиде. В крохотной квартирке, обставленной так же, как у Петровых и Сидоровых. С гарантированной работой, зарплатой два раза в месяц, очередями за импортными шмотками, отпуском в Крыму дикарем в каморке внаем – душ и удобства на улице, море в десяти минутах ходьбы пешком. С шумными застольями и кухонными посиделками. С торопливой любовью в комнате со спящим в изголовье ребенком.
Школа
Когда мне исполнилось семь, настало время определиться с выбором школы.
Школа, в которой работала мама, была далеко от дома, меня решили отдать в ту, что ближе.
– Все школы одинаковы, – авторитетно заявила бабушка, – чего мотать ребенка неизвестно куда? Успеет наездиться, когда вырастет, пускай лучше поспит лишних полчаса.
– Может, отдать в английскую? – робко предложил папа.
– С ума сошел?! – вскинулась бабушка. – Кому нужен ваш английский, с кем на нем говорить?! Голову перегружать только. Хотите, чтобы она дергаться стала или свихнулась?
Папа что-то пытался возразить, но мама всегда слушалась бабушку и не хотела, чтобы я дергалась или сходила с ума.
Мы пошли подавать документы в школу по соседству. Немолодая усталая учительница, которой я бегло прочитала страничку из азбуки, решила легкую задачку про гуляющих за забором кур, написала как можно красивее прописные буквы и ответила на несколько легких вопросов, потерла лоб и укоризненно произнесла:
– Ну и что мы будем с ней делать? Сразу в третий класс сажать?
– Нельзя ее в третий, – жалобно сказала мама. – Девочка маленькая, худенькая, ее там обижать будут.
– Может быть, вы ее в какую-нибудь спецшколу определите? – вмешалась другая учительница.
– У ребенка слабое здоровье, – снова возразила мама. – Частые простуды, головные боли. Пусть учится в обычной школе.
– Ей же у нас скучно будет, – развели руками обе педагогини. – Дети придут, которые букв и цифр не знают. Контингент здесь, сами понимаете…
– Ничего, – вздохнула мама, – пусть. Обычный контингент, советский…
Мне стало жалко родителей, которые сидели с печальными виноватыми лицами, оттого что я слишком много знала.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, – сказала я, – я скоро простужусь и буду сидеть дома, пока другие дети будут учиться.
Учительницы переглянулись и вдруг рассмеялись.
– Не надо болеть, – сказала та, которая меня экзаменовала, – будешь мне помогать. Может, когда вырастешь, тоже учителем станешь. Цветы поливать умеешь?
– Умею, – кивнула я. – Только у нас дома плохо растут, потому что темно. Первый этаж.
– А у меня в классе светло. И цветы растут очень хорошо. Огромные вырастают. Меня зовут Светлана Степановна.
Так я оказалась в самом первом классе самой обыкновенной средней школы. За соседними партами сидели дети из коммуналок, строительных бытовок и малосемейного общежития чулочно-носочной фабрики, располагавшейся неподалеку. Оказалось, что всего несколько человек знают некоторые буквы и цифры, а писать вовсе не умеет никто. Зато мои одноклассники и одноклассницы виртуозно выражались такими словами, за которые меня дома ждало бы строгое наказание.
Кузя
Мне всегда было проще общаться с мальчишками. Девочки с их постоянными маленькими интригами, секретами, которые моментально становились общим достоянием, клятвами в вечной дружбе, которая на следующий день могла превратиться во вражду со всей атрибутикой кухонной войны, с выкрикиванием ругательств и кривыми меловыми надписями на стенах, не вызывали во мне желания сблизиться. Те, которые учились получше, считали меня конкуренткой, другие, послабее, задавакой.
Мне было равно наплевать на одних и на других. На уроках я откровенно скучала и, если бы Светлана Степановна не давала разные мелкие поручения: полить цветы, принести мел, вымыть доску, наверное, заснула бы от тоски. Я искренне не понимала, как можно три урока подряд долбить и не выдолбить звуки А и У, не уметь сосчитать «один плюс два». Но странным образом получилось, что я стала своей для хулиганов и забияк, не отличавших А от Б. Их нисколько не напрягали мои пятерки, наоборот, они демонстрировали меня приятелям из соседних классов: «Это Санька, она свой парень, не сдаст, – добавляя с непонятной гордостью: – Между прочим, отличница». Я не закладывала пацанов за шалости, частенько мною же придуманные или почерпнутые из книг типа «Республика ШКИД» или «Кондуит и Швамбрания», а ребята не выдавали меня, если за исполнением их ловил суровый директор. Я вдруг поняла: в жизни доброй половиной хулиганских мальчишеских проделок незаметно рулит тонкая девичья ручка. Школа нам, малявкам, казалась гигантским организмом. Нам запрещалось покидать пределы «началки», делалось это из соображений нашей же безопасности: когда гремел звонок на перемену, толпа старшеклассников, вырвавшихся на свободу, неслась по коридорам и лестницам, сметая все на своем пути. Через приоткрытые двери второго этажа начальной школы мы с почтением и восторгом разглядывали дядь в синих форменных пиджаках, казавшихся очень взрослыми, девушек на каблучках с замысловатыми прическами. И вскоре поняли: никакие запреты не удержат нас на втором этаже. Под предводительством круглолицего рослого белобрысого Кузи – Кольки Кузьмина – мы начали партизанские вылазки. И ничего страшного не случилось, никто нас не съел и не сбил, главным было вовремя увернуться, вжаться в стенку или вильнуть в сортир, если мимо проносился кто-то совсем бешеный. По коридорам важно прогуливались дежурные с красными повязками на рукавах и строгие учителя, подобно регулировщикам, следили за движением, тормозили особо резвых. Нам от них тоже доставалось.
– Эй, малявки, вы чё тут делаете? – сурово окликал рослый парниша-дежурный. – А ну кыш к себе на второй!
Потому гуляли мы по школе с оглядкой, осторожно рассматривали кабинеты через приоткрытые двери. Математика поразила стенами, расписанными замысловатыми формулами.
– Ой, блин, – опечалился Кузя, – чё, это все придется долбить? У меня мозги опухнут.
– Не опухнут, – пообещала я. – Так только кажется. На самом деле мы используем очень малую часть своего мозга, туда еще куча всего влезет.
– Да ну, на фиг… – тоскливо произнес Кузя и почесал затылок. – На кой мне это надо? Я шофером буду, как папка. А ты ученой, что ли?
– Вообще-то я писателем хочу стать, – заявила я. – Но стану, наверное, учительницей, как мама, потому что мама говорит, в писатели со стороны не попадешь.
– Попадешь, – возразил Кузя, – ты же умная. Самая умная в классе, нет, даже во всех первых классах.
– Спасибо, Кузя, ты настоящий друг. – Я была искренне тронута этим признанием.
Однажды мы набрели на незапертый кабинет биологии, зашли и обомлели от громоздящихся на полках колб с заспиртованными лягушками, пробирок с червями, чучел мышей и крыс. С колотящимися сердечками и бегающими по спине мурашками глазели на это ужасающее великолепие, пока я не сказала: «Брр, гадость какая. Вот бы ту мышь Ленке-визгуше в портфель». Ребята покатились со смеху, затем плутоватый Кузя ловко сцапал чучело мыши, засунул в карман. Начало математики ознаменовалось жутким душераздирающим визгом, переходящим в вой. Ленка отшвырнула портфель в сторону, запрыгнула с ногами на парту и сидела, всхлипывая и повторяя:
