Мать вернулась поздно ночью. Клэр забылась в глубоком, тревожном сне, так что хлопок тяжелой входной двери она не расслышала.
Клэр исполнилось одиннадцать лет, и она была одна в беде, из которой не видела выхода. На четвертый день, в воскресенье, она встала с постели и продумала распорядок предстоящего дня.
— Сначала душ, потом завтрак, — твердо приказала она себе, как будто могла отказаться. Как только она встала под душ, сообразила, что все перепутала. Голова болела уже несколько дней, но под теплой струей воды головная боль расцвела, как роза, красная, со множеством лепестков. Боль билась внутри ее головы, ушей, шеи. Клэр закрыла кран и присела на край ванны. В ушах звенело. Еда. Ей нужно поесть.
Накинув пушистый халат, пошла на кухню и схватила первое, что увидела, — банан. Клэр с жадностью съела его. Ее тут же вырвало в раковину. Тогда шоколадное молоко. Ей стало лучше. Потом Клэр сделала два тоста, разрезав хлеб так, как она любила, по диагонали, намазала их маслом и съела, закрыв глаза. Клэр собиралась с силами. Она верила в кусок хлеба, в соленость масла на языке; она почувствовала, что ее душа ожила, во всяком случае, настолько, что она сможет подняться по лестнице, как следует вымыться в душе и одеться. Когда она чистила зубы, она взглянула на себя в зеркало.
«Та же старушка Клэр. Прежнее лицо», — сказала она своему отражению, пытаясь вселить в себя уверенность, и это было почти что правдой. Кожа натянулась на скулах, небольшие круги под глазами, но в целом то же самое, что и раньше.
«Та же старушка Клэр», — повторила она и едва не рассмеялась от облегчения.
Клэр положила блокнот, два карандаша и за компанию книгу «Анна из Эвонли» (книга про Анну, где было мало печальных событий) в свой рюкзак. Затем направилась в библиотеку, где по непонятным ей причинам мать теперь спала по ночам.
Она и сейчас была там, лежала на диване, укрывшись старым коричневым кашемировым пледом с кистями, свернувшись калачиком и повернувшись лицом к спинке. Клэр обрадовалась, что не видит ее лица, но стояла и смотрела на волосы матери, которые волной свисали с дивана — даже в полутьме они казались медовым сверкающим водопадом. Такая уж у нее была мама, она привлекала к себе весь свет в комнате и делала его частью себя. Внезапно на Клэр навалилась тоска. Она была всюду, целиком заполнила комнату. Клэр даже задержала дыхание, как человек, оказавшийся под водой. Затем огляделась в поисках сумочки матери. Она аккуратно стояла на полке. Клэр достала бумажник, вынула банковскую карточку матери и, даже не взглянув на спящую женщину, выбежала из комнаты. Отдышавшись, Клэр позвонила и вызвала такси.
Она попросила водителя подъехать к дому ближайших соседей. Кохены были пожилой парой, лет под семьдесят, которые проводили зимы на острове в Карибском море, название которого они держали в большом секрете, но мистер Кохен однажды назвал его Клэр, потому что она ему очень нравилась.
— Смотри не проболтайся, сестренка, — сказал он и подмигнул. — Если туда притащится весь город, нам придется искать новое место. — Клэр все удивлялась, что Кохены делают на этом острове и почему они не хотят, чтобы соседи узнали. Тем не менее она хоть и записала название в блокнот, никому об этом не сказала. Кохенов сейчас не было, но несколько рабочих меняли черепицу на крыше дома. Один из них помахал Клэр. Молодой, лицо загорелое, волосы желтые, как у серфингиста, и Клэр даже подумала, что человеку, выглядевшему так по-летнему, должно быть особенно холодно там, на крыше. Она помахала в ответ.
Водитель такси оказался человеком небольшого роста. Клэр подумала, что он слишком молод, чтобы водить машину, но потом разглядела водительскую лицензию на стекле и попросила отвезти ее в банк в центре города. Во время поездки они не разговаривали, а слушали оперную певицу, исполняющую арию. По тому, как голос певицы сначала поднимался, а потом внезапно опустился, Клэр догадалась, что с женщиной что-то случилось — что-то сначала разозлило ее, а потом опечалило.
Мать Клэр обычно расплачивалась кредитной карточкой, когда что-нибудь покупала, но если они направлялись куда-то вместе, она разрешала Клэр снимать наличные с карточки в банкомате, Клэр была еще достаточно юна, чтобы этот процесс казался ей волшебным. Кодом служила дата рождения Клэр. Клэр ввела цифры и замерла, уставившись на экран: 0212, второе декабря. Сегодня было третье.
Клэр почувствовала острую жалость к самой себе, но тут же пожала плечами. «Подумаешь», — сказала она, обращаясь к четырем цифрам. Это выражение дети употребляли постоянно, и именно по этой причине Клэр предпочитала его избегать, но в данный момент она почувствовала его силу. Она нажала другую кнопку и все цифры исчезли. За всю свою жизнь у Клэр редко бывали основания для жалости к самой себе, но, стоя перед банкоматом, она поняла, что чувство это нависает над ней, грозит ее поглотить. Оно напоминало ей дремучий лес, на опушке которого она стояла. Если она туда войдет, может так случиться, что ей никогда не удастся оттуда выбраться.
Когда на маленьком экране появилось имя матери, Клэр на мгновение ощутила себя воровкой, но тем не менее все равно взяла деньги, они были ей необходимы. Клэр еще мало представляла себе, что такое одиночество, но она знала, что одиноким людям нужны деньги. Сто долларов. Большие деньги, Клэр никогда не держала в руках столько денег. Она быстро сложила бумажку и, сунув ее в кошелек для мелочи, спрятала его поглубже в рюкзак и вышла из банка.
Центр города состоял из одной длинной улицы, вдоль которой тянулись красивые магазины и рестораны. Даже хозяйственный магазин был очень симпатичным, с вывеской в виде пилы и золотыми буквами в витрине. Клэр практически нигде не бывала, но знала достаточно, чтобы понять, что этот центр города не был типичным. Прежде всего тротуары были кирпичными, и кое-где стояли каменные вазоны, в которых в разное время года росли разные растения. Сейчас они были полны зелени. Там же стояли маленькие елочки, увешанные фонариками.
В магазине игрушек продавались красивые деревянные игрушки, удивительные старомодные поезда, а также куклы в нарядных платьях с лицами как у настоящих детей. Был там и бутик с модной, дорогой женской одеждой конфетно-розового, желтого, как серединка у маргаритки, и зеленого, как древесная лягушка, цвета. Здесь же продавались платья в тон для дочерей, при взгляде на которые Клэр и ее мама поднимали глаза к небу и говорили: «Лучше сдохнуть!» А в маленькой пекарне пекли ароматный хлеб и лучшие в мире именинные торты (мама Клэр однажды купила один в форме замка). А еще там был настоящий итальянский мармелад с ароматами хурмы, корицы и кофе.
Клэр знала, что центры многих городов заброшенны, как ненужные декорации для фильма, и постепенно разваливаются, здесь же будто кто-то взмахнул волшебной палочкой и все стало намного лучше, свежее, красивее, дороже. И она радовалась, что ей повезло жить в таком приятном месте.
Естественно, заведение, в которое зашла Клэр, называлось «Домашняя еда Лорелеи». Здесь подавали необычную и вкусную еду. Клэр часто приходила сюда с матерью. Больше всего ей нравился пирог из индейки с сыром, а на гарнир листья базилика и картофельное пюре с чесноком и сливками. Сегодня было воскресенье, и весь день подавали второй завтрак. Клэр узнала одну из официанток, которая кивнула ей и усадила за столик на двоих у окна. На столе стояли сливочник, сахарница со светло-коричневыми кусками сахара и вазочка с маргаритками.
