— Все в порядке, солнышко, — выдохнула я, подавив рыдания. — Это не Тео. Ты ее не знаешь. Все в порядке.
Она лишь кивнула, но я увидела, как страх уступил место обеспокоенности, и она опустилась на пол, чтобы как верный друг побыть со мной.
— Корнелия, я еще должна кое-что тебе сообщить, — сказала мама.
О Господи, хватит, не надо больше ничего.
— Что? — спросила я.
— Руфь сказала, что ее мать упомянула тебя в завещании. — Маме было явно неловко об этом говорить. «Ого, — подумала я, — миссис Голдберг повела себя неуместно, даже уйдя в могилу».
— Она оставила мне жемчужное ожерелье, — попробовала я догадаться.
— Некоторым образом. Она оставила тебе дом со всей мебелью и остальными вещами.
Я потеряла дар речи.
— Она просила, чтобы ты разобрала все, что ей принадлежало, и отдала ее детям то, что, по твоему мнению, может им понадобиться. Остальное твое.
Я все еще не могла вымолвить ни слова.
— Руфь прореагировала нормально. Похоже, кроме дома, у миссис Голдберг было что оставить детям. В сравнении с ее состоянием стоимость дома незначительна. И все-таки как-то неловко, верно?
Как ни напыщенно это прозвучало, я понимала, что неодобрение мамы проистекает из ее заботы о детях миссис Голдберг. То, что мать рискнула обидеть своих детей, как, по мнению моей матери, сделала миссис Голдберг, ей казалось немыслимым.
— Руфь и Берн не станут обижаться. Они знают, что она их любила, — сказала я, и это было правдой. Если миссис Голдберг вас любит, вы об этом знаете.
— Похороны послезавтра. Я сказала Руфи, что, возможно, ты не сможешь приехать из-за Клэр и всего остального. Но когда мать Клэр вернется из поездки, тебе придется сюда приехать и разобрать вещи миссис Голдберг.
— Ладно, — тупо сказала я. — Спасибо, что позвонила, мама.
Я повесила трубку, и Клэр в одно мгновение вскочила на ноги и уселась рядом со мной на диване. Я услышала голос миссис Голдберг, произносящий «дитя моего сердца». Это случилось в последний раз, когда мы были в ее доме. Я не смогла сдержаться и снова заплакала. Плакала и рассказывала Клэр, как когда-то рассказывала ее отцу в этой же самой комнате, о миссис Голдберг — кто она такая и кем она была для меня.
Хотя я иногда и склонна к излишнему драматизму и моя мать находит, что я чрезмерно эмоциональна, но только не сейчас. Я сорвалась с обрыва и упала на скалистую, чужую территорию, туда, где за утешением мне приходится обращаться к одиннадцатилетней девочке, которая так много потеряла сама, что от одного подсчета ее несчастий можно заболеть. Я не собиралась ей плакаться, но она кругами водила ладошкой между моими лопатками, а мне именно такое утешение требовалось, и я ничего не могла с собой поделать.
Когда зазвонил телефон, Клэр шепнула:
— Я сейчас вернусь, — и пошла в кухню, чтобы снять трубку. Я слышала, как она разговаривает, затем она принесла трубку мне.
— Это Тео.
— Тео, — сказала я упавшим голосом. Я слышала шум, какие-то голоса. Наверное, он звонил из больницы. Я представила себе, как он стоит там в своем хирургическом халате и звонит мне среди хаоса жизни и смерти. Смерть и болезни каждый день. Как, наверное, ему тяжело. Хороший знак — я уже начинаю думать о другом человеке. Признак того, что я не свалюсь от жалости к себе. Но это я уже потом решила, не в тот момент.
— Мне только что мама звонила, — сказал он. — Мне ужасно жаль, Корнелия.
— Поверить невозможно. — Но это было неправдой. — Нет, я верю. Вот только я не хочу, чтобы она умерла. Я не хочу, чтобы она болела и умерла.
— Мне это тоже кажется неправильным, — признался Тео. — Но для меня она была кем-то вроде доброй феи. Мне кажется, все дети так думали. Для тебя все было по-другому. Я помню, как однажды заметил, как вы смотрите друг на друга. Она ведь для тебя была членом семьи, правда?
— Доброй феей и членом семьи. И то и другое.
Тео молодец, никаких банальностей. Ничего вроде «ее страдания закончились», что вполне можно было ожидать от человека, который проводит большую часть своей жизни среди людей, страдающих от боли, — среди тел, клетки которых оказались предателями и обернулись против своих хозяев. Он не стал употреблять научные термины, связанные с болезнью Альцгеймера. Есть факты, а есть знание, которое не имеет ничего общего с фактом. Тео из тех, кто это понимает, и не важно, что он врач.
— Я поеду на похороны. Олли не может вырваться, но я поеду… Если только ты не захочешь, чтобы я посидел с Клэр, пока ты отсутствуешь. — В голосе слышалось колебание. — Я обязательно побуду с ней, — продолжал он. — Обязательно. Вот только может показаться… Люди могут…
Я прекрасно понимала, что он имеет в виду. Мужчина, не родственник, остается с юной девочкой, с которой совсем недавно познакомился. Что за безумный мир. Я тут же сообразила, что нужно делать.
— Спасибо, не надо. Клэр останется со мной.
— Ладно, — легко согласился Тео. — Все поймут, почему ты не приехала.
— Да нет, — поправила я его. — Мы поедем. Вместе. Сегодня. Поездом.
— Корнелия, нельзя. Понятно? Я не знаю, нарушаешь ли ты законы тем, что оставляешь у себя Клэр и не сообщаешь об исчезновении Вивианы. Вполне вероятно. Ты это осознаешь?
— Очень даже может быть, — сказала я. Мысль эта приходила мне в голову, но я тут же задувала ее, как спичку.
— Тогда ты должна понимать, что нельзя увозить Клэр, это ты плохо придумала.
Я вдруг вспомнила фразу: «Нарушать государственные законы». Но я никого не похищала. Я была всего лишь женщиной, взявшей на себя ответственность. Мне всегда было трудно врать и нарушать правила, но если та ответственность, которую я взяла на себя, требовала этого, что же, пусть так и будет.
Я подумала о доме, в котором выросла, о деревьях во дворе, о своих родителях и о постоянной, тщательно охраняемой атмосфере радости, от которой я лезла на стенку, когда жила там. В данный момент этот дом был лучшим местом для Клэр, для нас обеих. Я это нутром чувствовала.
— Тео, это ведь не просто похороны, — сказала я.
— Да, понимаю. Я знаю, что тебе хочется домой. И не виню тебя. Я просто не…
Тео не единственный, кто знает, когда надо прикусить язык. Я ждала.
— Ладно. Господи, Корнелия, ладно.
— Ладно, — с облегчением подтвердила я.
— И забудь про поезд. Завтра утром я за вами заеду.
Три — магическое число. Тео тоже это знал.
— Я ведь все равно туда еду. — Он говорил коротко, по-деловому, но одурачить меня ему все равно не удалось.
А сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов насчет машин. У меня машины нет, и кое-кто может посчитать, что я веду себя не по-американски. Но я вполне осознанно устроила свою жизнь таким образом, что мне практически никогда не приходилось иметь дело ни с каким моторизованным средством передвижения, включая автобусы. Мои сапоги годятся только для ходьбы. Чтобы оставлять следы пятого размера по всему городу. И я лучше потрачу деньги, сэкономленные на бензине, еще на одну пару замечательных сапог ручной работы, с высокими каблуками, сделанных в горах Италии.
