— Она была пьяницей, — сказала моя мать, когда я, оставив Клэр и ее мать в доме миссис Голдберг, прибежала домой. Я застала ее за разжиганием огня в камине, причем делала она это с такой яростью, будто кого-то убивала.
Тут вошел мой отец, услышал последние слова и сердито сказал:
— Корнелия, перестань.
— Я ничего не делаю, — сказала я. Но я хотела знать наконец, что за всем этим скрывается.
Мать выпрямилась, мой отец подошел и взял кочергу из ее рук.
— Все в порядке, — сказала она.
Моя бабка была пьяницей, причем буйной, но даже когда она не была пьяной, буйство одолевало ее, как демон. Однажды она выдернула из холодильника все полки, и все, что там было, посыпалось на пол. Когда мама об этом рассказывала, она даже не моргнула. Это и многое другое. Еще хуже.
— Я поклялась, что ничего подобного никогда не коснется моей семьи, — говоря это, она даже подалась вперед — так велика была ее ярость. Мне это напомнило сцену из фильма «Унесенные ветром», когда Скарлетт машет кулачком в воздухе, имение в руинах, а утреннее солнце окрашивает мир в багровый цвет.
Когда она это сказала, я все поняла. Увидела правду сразу, как изображение на экране: эта клятва мамы прошла сквозь дом, через его фундамент, держащие стены и деревянные балки, скрепив их, поддерживая покой и устойчивость каждого дня.
Мама вышла из комнаты, а отец сел рядом со мной и стал смотреть на огонь.
— Именно от этого она защищала нас все время, — изумленно произнесла я.
Мой обычно тихий отец бросил на меня укоризненный взгляд, обвел комнату рукой и сказал почти сердито:
— Ты думаешь, все это досталось даром? Счастья не повстречаешь, если будешь насвистывать и делать вид, что ничего дурного не существует. Нет, не говори ничего, Корнелия. Я знаю, что ты думаешь о том, что, по твоему мнению, происходит в этом доме. Но ты ошибаешься. Счастье зарабатывают, как и все остальное. Его надо добиться. Может быть, ошибка в том, что твоя мать делала вид, что все давалось легко. Она так хотела. — Эта была самая длинная речь моего отца. Высказавшись, он притянул меня к себе и поцеловал. — Пригласи мать Клэр, пусть остановится у нас. Тоби и Кэм разместятся в одной комнате.
— А мама не рассердится?
— Точно не могу сказать. Но она уже пропылесосила ковер, освободила пару ящиков и сменила простыни.
Ложась в кровать, я тщетно пыталась справиться со своими мыслями, заснуть не удавалось. Вивиана, Тео, Клэр, мама и бабушка расталкивали друг друга, старались докричаться, и я слышала эхо их голосов. Так что когда пришла Клэр и молча легла рядом, я все еще не спала и так же молча потерла ей спинку, и она заснула.
— Я сказала: «Хейси, сходи купи вина!»
Мы с Линни сидели в кафе в центре города за ленчем. Я заметила искорку паники в глазах Клэр, когда сказала, что на время уеду, но им с Вивианой необходимо было побыть вместе. И в тот момент я нуждалась в Линни так, как некоторые нуждаются в кокаине. Вы же видели в фильмах, как случайный порыв ветра сметает белые пакетики на пол? Все это безумное ползание на четвереньках?
— И он послушался? — спросила я.
— Нет, негодный упрямец. Поскакал к дому этого типа, как там его. Ну, ты знаешь, президента. Имя вылетело из головы.
— Томаса Джефферсона.
— Точно. Выяснилось, что Хейс обожает Томаса Джефферсона, считает его гением. Он процитировал длинную речь, которую какой-то парень выдал насчет него на обеде в честь нобелевских лауреатов в Белом доме. Что-то вроде: «Сейчас в этой комнате собралось столько умов, сколько здесь не собиралось никогда, кроме того случая, когда Джефферсон обедал здесь один». Обедал один. Я хорошо это запомнила.
— Думаю, парня, который это сказал, звали Джон Кеннеди. Слыхала о таком?
Я сидела, с удовольствием наблюдая, как Линни поглощает бутерброд с зубаткой. Наконец она не выдержала.
— Корнелия?
— Я наслаждаюсь твоим обществом, — призналась я.
— Я так и думала, — заметила Линни, облизывая палец. — Я сказала: «Хейси, марш за вином! Корнелия хочет насладиться моим обществом». — Линни стала серьезной. — Слушай сюда, лапочка. Знаешь, ты ее не потеряешь. Вы останетесь друзьями, будете встречаться. Она не так уж далеко живет.
Моя подруга Линни — она ни за что на свете не причинит мне боль. Но каждое ее слово жалило меня. Когда дело касалось Клэр, я становилась человеком, лишенным кожного покрова. Даже воздух обжигал.
Наверное, Линни это заметила, потому что сказала следующее:
— А не могли бы мы какое-то время не говорить о Клэр?
Я благодарно кивнула.
— Вместо этого ты хочешь поговорить о Хейсе?
— Мы уже говорили о Хейсе, — кокетливо напомнила Линни. — Припоминаешь? Марш за вином? Томас Джефферсон? Обедал один?
— Линни…
Линни поджала губы и уставилась в пространство.
— Ну что, Линни? Нравится. Пока только нравится. И основательно. И я могу себе представить, как это разовьется в правильном направлении. — Она сделала рукой движение, имитирующее взлетающий самолет. Потом легким щелчком коснулась кончика моего носа. — Но что я вижу на этом личике? Признавайся.
Я откинулась на стуле, открыв рот от изумления. Как это у нее получается?
— Как это у тебя получается? — спросила я.
— Всезнание. — Она пожала плечами. Воплощенная скромность. Затем сказала неожиданно серьезно: — Не Мартин. Ты не оглянулась назад и не поняла…
— Нет.
— И на том спасибо, — горячо сказала Линни. Несмотря на свою постоянную ироничность, Линни может быть страстной, если требуется по ситуации.
Она внимательно посмотрела на меня. Я постаралась изобразить на лице загадочность, чувствуя себя как подозреваемый перед испытанием на детекторе лжи.
— Замечательно, — наконец сказала она. — Что же, тут осложнений не предвидится. — И спокойно отпила воды со льдом. — Добро пожаловать на землю живущих! — Она подняла голову и завела: «Могу плакать солеными слезами. Где я скрывалась все эти годы?» Эта песня, если ее петь правильно, длинная. Разумеется, Линни ее исполнила.
Хорошо одетый мужчина за соседним столиком наклонился и вежливо спросил:
— Как долго вы собираетесь продолжать?
Я беспомощно взглянула на него:
— Если бы ее можно было остановить, я бы это сделала.
— Вот как, — сказал он. — Тогда будем надеяться на Господа.
Я расхохоталась, как будто у меня крышу снесло.
Когда мой приступ прошел, я пнула Линни под столом.
— Официант идет. Ненависть с него просто капает. Ты хочешь, чтобы нас выставили до орехового торта?
