– Естественно.
– Хорошо, буду на связи.
– Жду.
Лебедев закурил, устало откинулся на спинку кожаного дивана и прикрыл глаза. Разговор с Семеновым начисто выбил Татьянину новость. Это не страшно: Танька любит, а значит, умеет ждать. Подождет, на нее время есть. А вот на Аркадия временной лимит, похоже, скоро будет исчерпан. Хитрый Львович пошел ва-банк, похищение – дело серьезное, тут скидок на старость нет. Да и не такая наивная эта мразь, чтобы оставлять концы. За все годы общения Андрей Ильич не припомнил ни единого случая, когда бы Моисеев не доводил задуманное до конца. И чем закончится сейчас его сволочная затея, известно одному только черту. Да его сподручному – оборзевшему от жадности старику, переступившему грань.
Он заснул на диване. В пепельнице, полной окурков, еще долго дымился последний. Около четырех утра в кабинет проскользнула женская фигура в ночной рубашке, выключила настольную лампу. Потом осторожно прикрыла пушистым пледом спящего в одежде мужчину, бесшумно составила на поднос пустой кофейник, чашку с остатками кофе, грязную пепельницу, постояла над спящим с задумчивым видом и вышла, бесшумно прикрыв дверь.
...Утром Андрей Ильич повторил свой визит в больницу, в этот раз он оказался удачнее. Голкин все еще находился в реанимации, но уже уверенно можно было прогнозировать, что Василий будет жить.
– Легко отделался, – говорил врач, моргая усталыми от бессонной ночи веками. – Сантиметр глубже – и парню был бы конец. Думаю, завтра переведем его в общую палату.
– Большое спасибо, доктор, – протянул хирургу конверт Лебедев.
– Не стоит благодарности, – усмехнулся тот, опуская бумажный пакетик в карман халата. – Работа у нас такая – людей штопать. Сегодня вот ночью еще одного привезли, простоял над ним шесть часов, а гарантии никакой, очень тяжелый случай. Если вымолит вон та, – нейрохирург кивнул на окно в конце коридора, к которому прилепилась высокая женская фигура, – будет жить. А врачи у судьбы народ подневольный, тут больше решает Всевышний.
Женщина оторвалась от подоконника, медленно направилась к выходу.
– А вашего парня сейчас беспокоить не стоит, – продолжал медик, – больному необходимы покой и сон. Денька через два можете заглянуть. Кормят у нас тут неплохо, да ему сейчас и не до еды.
– Хорошо, доктор, еще раз спасибо, – не стал спорить вежливый посетитель. – Я... – и застыл, поперхнувшись словом.
Глядя прямо перед собой невидящими воспаленными глазами, на Лебедева шла Полина. Аполлинария Евгеньевна Нежина, замутившая голову и пропавшая бесследно больше года назад...
Глава 9
Аркадия привезли через пятьдесят часов после похищения. На лебедевское «как?» Семенов ответил уклончиво:
– Вам лучше этого не знать, Андрей Ильич. Были проблемы, но их удалось решить. – Отставные чекисты умеют держать язык за зубами.
– Что я могу сделать для твоих ребят? Деньги, машину, работу – проси, отказа ни в чем не будет.
– Я не проситель, Андрей Ильич.
– Прости, Кирилыч. Но твои люди на меня поработали, работа была не из легких, выполнена безупречно, значит, должна быть оплачена. – Работодатель достал из ящика письменного стола пару пухлых конвертов. – Вот, возьми. И передай на словах от меня благодарность, я подобных услуг не забываю. – Начальник службы безопасности молча взял конверты.
– Могу идти?
– Нет, погоди. – Шеф помолчал, потом спросил, глядя в сторону: – Эту сволочь потрепали сильно?
– Достаточно.
– Последствий не будет?
– Он жив, поваляется только чуток на койке, может, даже не на больничной.
– Разумно, о такого руки марать не стоит. Ладно, Игорь Кириллович, свободен. – Семенов развернулся к двери. – Нет, подожди! – Хозяин подошел к немногословному гостю и, тщательно подбирая слова, четко проговорил каждое: – Если тебе, твоей семье, семьям твоих детей когда-нибудь в чем-нибудь понадобится моя помощь – обращайся. И помни: с тобой говорит сейчас друг, искренний и благодарный.
– Спасибо, Андрей Ильич, – сдержанно поблагодарил Семенов и крепко пожал протянутую руку.
...Аркадий воспринял похищение как эпизод крутого боевика, куда случайно оказался втянутым уставший от бесконечной долбежки осточертевших учебников никому не интересный зубрила. Бледный, осунувшийся, с горящими глазами, голодный, точно новобранец, возбужденный недавними событиями, он жадно сметал со стола все подряд, не в силах прекратить свой словесный понос:
– Я все равно сбежал бы, честно, Андрей Ильич! И без этих, в масках. Шороху наделали, как будто Измаил брали, – презрительно фыркнул Аркадий, уплетая десятый кусок буженины. – А что было автоматами так размахивать? Им никто и не думал сопротивляться, просто от неожиданности пару раз в них пальнули, вот и все.
– Эти люди спасли тебе жизнь, – сдержанно напомнила Татьяна.
– Да кому я нужен! – отмахнулся найденыш. – Мужики, что меня привезли на дачу, вполне приличные типы. Анекдоты травили, в карты резались, воду давали, когда я просил, и...
– И размозжили Василию голову, – продолжил Лебедев.
– Голкина, конечно, жалко, – со вздохом признал Аркадий. – Но он, если честно, сам напросился: не надо было рыпаться.
Татьяна молча поднялась из-за стола и вышла.
– А может быть, ты виноват, что родился на свет? – сухо поинтересовался отцовский друг.
– Не понял?
– Тебе еще многое предстоит в этой жизни понять, поэтому веди себя как мужчина.
– То есть размахивай автоматом, – с набитым ртом уточнил Аркадий.
– Перед носом тех, у кого куриные мозги и грязные лапы, иногда не мешает и помахать.
– Ясно! Ваши слова, Андрей Ильич, наводят на мысли о теории Ницше, – ухмыльнулся «эрудит», – теории сильного человека. Например, такого, как вы. Я давно просек: вы не слабак. Слабаку с куриными мозгами такую махину, как ваша фирма, не потянуть. Здесь нужны сила и злость. Точно, – воодушевился «теоретик», – сила и злость! Когда можется все, что хочется, а тех, кто мешает, нужно просто беспощадно давить, как тараканов. Они ведь мешали вам, правда, Андрей Ильич?
– Кто?
– Ну, эти, которые Ваську по башке долбанули, а меня увезли.
– Если ты хорошенько изучишь Ницше, – процедил сквозь зубы, едва сдерживаясь, Лебедев, – не для репетиторов, которым я за тебя, неуча, плачу, а чтобы самому разобраться, то, может, в твоей пустой пока башке осядет: сильный – он сильный во всем, во зле и в добре. Не пытайся только в текстах выискивать эту фразу, ее там нет. Чтобы до такой мысли дойти, надо прожить не шестнадцать лет и жить не бездумно. – Андрей Ильич отбросил салфетку. – Никогда не воспринимай доброту за слабость, иначе будешь этой жизнью часто бит. А сейчас убери со стола. И не подсовывай Римме Андреевне грязную посуду. Она помогает по хозяйству мне, не тебе.
