Бедный вдовец лежал дома с сердечным приступом, категорически отказываясь от больницы. Было понятно, что в одиночку на этом свете он не задержится.
– С ним моя подруга. Она не врач, но дать лекарство и измерить давление сможет. Кстати, Илья Ильич просил передать, что был бы рад видеть вас на поминках. Так вышло, что ему больше не с кем разделить свое горе. Елизавета Игнатьевна, к сожалению, должна быть дома. – Сдержанный тон не выдавал эмоций, темные очки скрывали глаза.
– Да-да, – вставила поспешно консьержка, – мне надо внука забрать из продленки и посидеть с ним до прихода дочери. А сейчас, извините, побежала, боюсь, на автобус опоздаю.
– Я подвезу вас до метро, – предложили одновременно два голоса.
– Нет-нет, что вы! Спасибо, у вас и без меня сегодня полно дел.
– У Розы Львовны не было родных? – спросила Мария, глядя вслед старушке, спешившей к автобусной остановке.
– Иногда родные даже на похоронах не встречаются.
– Понятно. Так вы едете или нет?
– К сожалению, у меня важные переговоры, которые никак нельзя отменить. Но после я обязательно приеду. Обязательно!
Она молча кивнула и направилась к машине.
– Постойте, Маша!
– Вы хотите сказать, что передумали?
– Нет, я хочу извиниться за свое хамство по телефону.
– Кладбище, конечно, не место для выяснения отношений, но считайте, что извинения приняты. Я передам, что задержитесь, – и пошагала, не оглядываясь, вперед.
...Спустя девять часов из пропитанной горем квартиры шагнул на площадку едва живой от усталости человек. Ткнулся носом в соседнюю дверь, поднял руку к звонку, задумался, опустил, потоптался, потом, как с трамплина – в воду, нырнул в кнопку и застыл у чужого порога.
– Кто там?
– Лебедев, – щелкнул замок, дверь распахнулась. – Вам нужна еще моя помощь?
* * *
Мария Корелли впервые была в тупике. Не то чтобы совсем потеряла голову или не знала, как с собой поступить, но ее хваленая воля и здравый смысл рассорились с чувствами. Это становилось до неприличия откровенным и требовало перемен.
Она подошла к окну. Пара ночных фонарей высвечивала пустую дворовую площадку с песочницей, качелями, мокрыми от дождя скамьями. У ограды детского сада о чем-то шептался с ветром лысеющий клен, мужчина в джинсовой куртке и белой шляпе важно вышагивал с потешным кокером в кепке – каждый жил сам по себе, и все вместе составляло гармонию, словно сотканную из ожиданий. Детская площадка ждала ребятишек, ветер – очередного дождя, дерево – зимней спячки, человек с собакой – тепла и уюта. А она бестолково таращилась в незашторенное окно и прощалась с душевным покоем. Впрочем, к таким расставаниям Марии было не привыкать. Хозяйка прошлепала в кухню, заварила чаек, подумав, плеснула в чашку алтайский бальзам, вернулась в гостиную и принялась, глоток за глотком, осмысливать собственное житье-бытье за последние годы.
Пять лет назад, после провала попытки построить крепкую семью в зарубежье экс-сеньора Корелли возвратилась домой, в Москву. Римская жизнь, от какой на первых порах приходила в восторг молодая москвичка, счастья не принесла. Мария совершила ошибку, выбрав в мужья не мужчину – mix из скупости, спеси и чванливой уверенности в превосходстве над русской женой. Итогом почти восьмилетнего симбиоза стало обратное превращение итальянки в россиянку, которой пришлось начинать все с нуля. Она и начала, не сомневаясь в одном: удача не терпит нытья. Возвращенка вскакивала под будильник, считала копейки, экономила, трубила на совесть в хламовой лавке с гордым названием «Ясон», тряслась в переполненном транспорте, выбросив из головы «Ferrary», в котором раскатывала прежде по Риму, сатанела от московских «прелестей» бытия, но не вешала нос. А потом случайно побывала в гостях у немолодого чудака, предложившего в шутку пробежаться по судьбе его сына – амбициозного политика с большими планами и мельчавшей душой. «Пробежка» закончилась примирением потомка с отцом и подтолкнула «бегунью» к мысли о собственном бизнесе. На первый взгляд мысль показалась абсурдной. Продавать чувства – то, что никогда не считалось товаром, да еще брать за это немалые деньги, – на такое решился бы разве безумец. Однако легкость первой удачи, неслыханный по щедрости неожиданный гонорар, искушение влиять на чужую судьбу заставили плюнуть на здравый смысл да рискнуть. Риск на удивление оправдался: к новоявленной бизнес-леди потянулись клиенты. Имея все что душе угодно, эти бедняги незаметно утратили главное – саму душу. То есть когда-то она, конечно, имелась: пела, страдала, металась, но со временем сгинула, оставив только смутную память о прежних страстях. Время шло, и с его безразличным ходом нарастала потребность вновь испытать хотя бы одно из чувств, без которых жизнь пресна, как диета язвенника-миллионера: все возможно, но ничего нельзя. Когда потребность ожить подступала к горлу, не давая дышать, на помощь приходила Мария. И тогда начиналась игра, где все происходило всерьез. Не игра – удар током в сердечную мышцу, какой получает больной в состоянии клинической смерти. Оживали по-разному, но, как правило, каждый. Так среди прочих ввязался в «игру» и Лебедев Андрей Ильич, владелец солидного бизнеса, прагматик, сухарь, грубиян – неприкаянный одиночка с гипертрофированным чувством вины.
Поначалу все шло как обычно. Заявка, предоплата, сбор информации и анализ, просчет всех ходов предстоящей игры – отклонение недопустимо. Сбой произошел в самолете, когда на голову «случайному» соседу свалился «нечаянно» плюшевый лис. На безобидную игрушку в ужасе уставился не мужчина – напуганный до смерти мальчик, наяву столкнувшийся с монстром из ночного кошмара. Недотепу-попутчицу поразили глаза: так мог бы смотреть ребенок или собака, но не делец, умевший давить конкурентов, как тараканов. Ее вдруг пронзила жалость – это был первый звонок, легкомысленно пропущенный мимо ушей. Затем случилась еще накладка – непредвиденная болезнь. Грипп выявил в новом клиенте черты, какие особенно ценила Мария: искренность и бескорыстие. Он так непритворно заботился о никому не нужной провинциалке, так трогательно лечил бестолковую, болтливую особь, смахивающую на огородное пугало, старательно пичкал недосоленной кашей, поил переслащенным чаем, что больная, еще не придя в себя, забеспокоилась не на шутку. Она просчитала все. Мгновенный отклик Егорина встретиться, его согласие принять участие в деле, затеянном ради душевного спокойствия друга, интерес «Оле-фармы» к новому перспективному препарату, желание безденежного актера хорошо заработать, вычислила даже дедка с его живительным эликсиром, – предусмотрела все. Кроме одного: собственной реакции на человека, отличного от тех, кого подталкивала прежде к носу судьба. Эгоистичных мужей, самовлюбленных любовников, убогих начальников, пресыщенных, ущербных клиентов – ни Богу свечек, ни черту кочерег. Они все как один мнили себя крупными величинами, а на деле оказывались не больше мушиной головки. Она вспомнила вдруг Вадима Стернова – умного, яркого, смелого, кто не шарахался поражений и иронизировал над своими победами. Жаль, что у этой умницы не хватило ума разглядеть в конкурентах бандитов. Лебедев был другим: в нем словно жили двое, и один противоречил другому. Он мог хамить и казниться одновременно, знать многое и о многом умалчивать, невозмутимо терять живых и цепляться за мертвых, быть беспринципным и щепетильным, переть напролом и осматриваться осторожно, избегать чужого внимания и неизменно вызывать любопытство. Но главное – он хотел казаться хуже, чем есть. Было ли это попыткой маскировать страх перед возможностью новой душевной боли или нежеланием прилепиться к другой судьбе, неуверенностью в собственном будущем, Мария пока не знала. Но интуиция упрямо твердила: беги. Вот только не было рядом бабки-цыганки, которая нагадала бы внучке, куда бежать: от этого человека или к нему...
