Засыпала Мария с подозрением, что определить вектор движения ей будет не просто.
Глава 14
– Мария Николаевна Бодун родилась десятого октября семьдесят второго года, место рождения – город Москва. Образование высшее, специальность...
– Послушай, – перебил Лебедев, – мы с тобой не анкету заполняем. Нельзя ли изъясняться по-человечески? И потом, если мне не изменяет память, ты об этом уже, кажется, когда-то меня информировал.
– На то и память, чтобы не только помнить, но и вспоминать. Продолжать?
– Только без философии.
– Закончила искфак МГУ.
– Это что?
– Факультет искусствоведения. Работала в Пушкинском музее, подрабатывала гидом-переводчиком. Отзывы сослуживцев – самые лучшие. – Андрей Ильич недовольно поморщился. Голкин вздохнул, полюбовался носком своего ботинка, достал из кармана носовой платок, звучно высморкался. – Родители?
– Коротко.
– Мать – хирург-косметолог. Отец тренировал жокеев на Центральном ипподроме. Оба погибли в девяносто третьем.
– Как?
– Пьянь наехала на перекрестке.
– Дальше.
– Была трижды замужем. – Василий вопросительно посмотрел на шефа, тот невозмутимо молчал. Белобрысый докладчик перевел взгляд на потолок и сообщил сияющим лампочкам: – Первый раз выскочила за бывшего одноклассника совсем девчонкой, почти сразу после школы. Второй – за преподавателя, когда училась в университете. Третий муж – итальянец, юрист, с ним она прожила дольше всех, почти восемь лет.
– Где?
– В Риме.
– Что еще?
– Самое интересное. В две тысячи первом вернулась в Москву и устроилась экспертом в антикварный магазин. Проработала недолго. Из «Ясона» ушла на вольные хлеба.
– Откуда?
– Так называлась эта лавка, я об этом вам раньше докладывал, помните? Кстати, после ухода эксперта антиквар прогорел. Магазинчик прикрыли, народ разбежался. Теперь там салон «Чаровница», хрен редьки не слаще, – ухмыльнулся помощник и снова прочистил нос. – А знаете, Андрей Ильич, кто был коллегой сеньоры Корелли и даже с ней дружил?
– Корелли?
– Она оставила фамилию итальянца. И по-моему, правильно сделала, – одобрил чапаевский тезка, – звучит красиво, правда?
– Не отвлекайся.
Василий Иванович обиженно шмыгнул носом.
– Эксперту очень симпатизировал продавец, отец депутата Козела. – Невыразительный взгляд оторвался от потолка, скользнул по начальственному столу и застыл на ботинке. – Говорят, они даже дружили.
– И что?
– Старик мечтал о хорошей невестке.
– Ты собирал информацию или сплетни?
– Чтобы добыть крупицу золота, приходится промывать много породы. Извините, Андрей Ильич, но не могли бы вы сначала дослушать, а уже потом делать какие-то выводы? – и с достоинством провел платком под покрасневшим носом.
Верный Голкин, похоже, за несколько дней узнал столько, на что другому не хватило бы и нескольких месяцев. Какой ценой дались эти знания, можно только догадываться. Воспаленные от недосыпа глаза, ввалившиеся щеки, хрипловатый голос и насморк говорили о многом. Василий наверняка мало спал, перекусывал на ходу да еще, кажется, здорово простудился. И все для того, чтобы потрафить капризам шефа. Не из угодливости (северянин этим качеством не обладал ни на йоту), но из искреннего уважения и желания помочь запутавшемуся мужику. В Лебедеве шевельнулась совесть.
– Ты прав, больше перебивать не буду. Слушаю тебя очень внимательно. Итак?
Василий Иванович основательно поработал с платком и, переместившись, наконец, взглядом на шефа, прогундосил:
– Помните того бедолагу с пробитой головой?
– Кого?
– Моего соседа по палате. Ну, когда у нас неувязка с Аркадием вышла и я загремел на больничную койку, припоминаете?
Конечно, он помнил. Еще бы забыть то чужое молчаливое безразличие в ответ на его «Добрый день!», собственное ожидание на лестничной площадке и любопытные взгляды прошмыгавших мимо медсестер.
– И что?
– Это был ее бойфренд, как теперь говорят, Вадим Стернов, известный ресторатор. – Василий привычно поднес к носу платок, через паузу уточнил: – Правда, на тот момент они уже не общались.
– Тогда какого черта она торчала в палате?
– А кто ж этих баб разберет? – философски заметил Голкин. – Не знаю, может, из жалости навещала. Да вы, наверное, слышали об этом деле, – оживился сыщик. – Фамилия Стернов – почти что бренд. У этого деятеля была целая ресторанная сеть: три – в Москве, два – в Питере, вроде в Сочи еще собирался открыть. Оформление, обслуга, кухня – все по высшему разряду. Я как-то заглядывал в «Ледяной дом» на Остоженке, мне понравилось. В свое время на мужика наезжали подольские, хотели влезть в его бизнес. Потом как будто приутихли, видно, договорились – в общем, обычная история. Но пару лет назад у бедняги опять возникли проблемы. Подольская шелупонь приглядела ресторанчик на Беговой, недалеко от ипподрома. Вы не были там, Андрей Ильич?
– Нет.
– До сих пор без предварительного заказа туда вечером попасть очень трудно. Таких пельменей я даже в Майске не ел, а у нас их умеют лепить, как нигде, уж вы поверьте.
– Меня не интересует ресторанный бизнес, и я не люблю вареное тесто с мясом.
– Подольские собирались влезть в долю, – невозмутимо продолжал Василий, – а когда договориться не получилось, проломили ресторатору голову, как и мне. Только я оказался удачливее, выжил. Видно, мой калган выдубили морозы, – ухмыльнулся северянин, – никакая гниль не берет.
– Это все?
Голкин равнодушно пожал плечами.
– Еще встречался с депутатом Козелом. Как я к нему просочился, лучше не спрашивайте, да и к делу это, честно говоря, не относится. Но этот тип, когда понял, о ком идет речь, чуть в штаны не наложил со страху, чем очень удивил, между прочим. А потом проблеял что-то невразумительное, вроде: видел однажды в антикварном салоне, где работал отец, и все. Облизнулся жалом, как кобра на мышь, нажал кнопку вызова, и тут же меня подхватили под белы руки его холуи да вывели из барского кабинета. – Голкин сдул невидимую пылинку с лацкана своего пиджака. – Хорошо, только вывели, а не выбили зубы. От наших избранников можно всего ожидать, – усмехнулся избиратель, потрогал указательным пальцем разбухший от соплей нос и небрежно добавил: – Но кое в чем этот Козел мне пригодился. – Выудил из нагрудного кармана визитку с прикрепленным к ней скрепкой листком и положил на край стола. При этом вид у него был триумфатора Цезаря, перешедшего Рубикон.
– Что это?
– Визитная карточка.
– А это? – Лебедев отцепил бумажку с названием улицы, номером дома и квартиры. Вопрос являлся риторическим. «Андрюшенька», проводивший совсем недавно в последний путь Розу Львовну, прекрасно помнил адрес Олевских. Только номер квартиры на голкинской писульке был другим.
