Я слышала ее, но не понимала. Она не представляла, за кого я вышла замуж. А я уже начинала это осознавать.
Я позвонила родителям Гэйба. Ром и Марвин ответили одновременно. Ну что ж, решила я, можно сказать им обоим сразу. Мне казалось, будто я ябедничаю. Звоню, чтобы сказать: «Видите, это не я плохая. Это все он! А вы должны поддержать меня!» Я жаждала сочувствия даже от них.
– Я чувствовала, что тут что-то не так, – заявила Ром после того, как услышала про мою беременность и про то, что Гэйб встречается с женщиной старше себя. – Я догадывалась, – добавила она после долгой паузы, – потому что мой друг Майрон упомянул, что видел Габриеля на матче «Никс» с этой самой Берни. Я спросила Габриеля, в чем дело, но он уставился на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Но я его предупредила. Я посоветовала ему быть осмотрительнее, думать о том, что он делает. У этой женщины ужасная репутация. Действительно ужасная. Он должен понимать, с кем имеет дело. – Тьфу ты черт.
Непонятно, что Ром разочаровывало – поведение сына или его вкус в отношении женщин. Поверить не могу, оказывается, его родители о чем-то догадывались. От этого разговора все происходящее стало казаться куда более реальным.
– Как ты намерена поступить с ребенком? – спросил Марвин.
– Пока не решила. Но если я его оставлю, вы сможете видеться со своим внуком, сколько хотите. – Мне полагалось это сказать.
Я намеренно употребила слово «внук». Я хотела, чтобы они почувствовали, в чем тут суть, почувствовали, что их сын испоганил будущее. Пусть они корят себя за то, что вырастили такого сына.
– Я перезвоню тебе позже, ладно, милая? Мы будем держать с тобой связь. – И Ром звонила, как и обещала.
Она названивала каждый день, чтобы выяснить, помирились мы с Гэйбом или нет. И намерена ли я сохранить наш брак. И придется ли ей быть связанной со мной всю свою оставшуюся жизнь.
– Давай прокатимся, – предложил мне папа. – Это будет полезно. Тебе нужно проветриться.
Спустя полчаса он заехал за мной, и мы час ехали до Нийака, очаровательного местечка, полного домов в викторианском стиле и антикварных магазинов. Отец с Кэрол подыскивали себе новую мебель в старинном стиле.
Папа прочесывал пропахшие нафталином антикварные лавки в поисках обеденного стола. А я искала в старинных шкафах ответы на неразрешимые вопросы. Проводила кончиками пальцев по сотканным вручную коврам и пыталась постичь смысл жизни. Вглядывалась в отблески канделябров и гадала: «Почему страдаю именно я?» Свернувшись на кожаном кресле, я мечтала о том, чтобы оно превратилось в кровать, и я могла бы сжаться в клубок и выплакаться. И чтобы никто не осуждал меня, закатывая глаза и сетуя: «О, ради Бога, хватит уже!» В последние две недели Гэйб только это и повторял. Говорил фразы вроде: «Больше такого не повторится. Чего еще ты от меня хочешь?» Его раздражало, что я так и не оправилась от удара. А я не желала видеть возле себя специалиста по решению проблем с дрелью в руках и другими инструментами, который бы взял и распланировал, как все починить.
Папа заметил, как в тусклой поверхности антикварного зеркала отражаются мои слезы.
– Стеф, ты достойна лучшей участи, – сказал он, смахивая слезы с моих щек.
– Папа, я не найду никого лучше! Он умен, забавен и красив...
– Стефани! – Отец взял мои руки в свои. – Скажи лучше, где тебе удастся найти кого-нибудь похуже?
Лучший риторический вопрос в мире.
– Никто не решит за тебя, что делать, Стеф, – сказал он. – Тайны твоего сердца известны только тебе. Будь верна себе. Никто кроме тебя не знает, что хорошо для тебя, а что – нет. – А потом он признался в своих опасениях: – Где-то в глубине души я этого страшился. Пойми меня правильно. Парень мне нравился, но всякий раз, когда ты звонила мне с паникой в голосе, я боялся, что ты либо потеряла работу, либо что-то случилось у вас с Гэйбом.
– Очень мило, что ты мне вот только сейчас об этом сказал, папа.
– Когда вы обручились, я спросил тебя, отгулял ли Гэйб свое. – Отец и правда меня спросил, а я повторила вопрос Гэйбу.
Он закатил глаза, обнял меня и сказал: «Ты – моя единственная любовь». И я забыла обо всех сомнениях.
На обратном пути отец включил погромче песню группы «Тэпмптейшнс» «Гордость не помешает мне умолять» и кивал в мою сторону всякий раз, когда подпевал «милая, дорогая». Гэйб никогда не пытался удержать меня любыми возможными способами, как, судя по тексту песни, должен был поступать любящий мужчина. Мне это не подходило.
Ну да, Гэйб сказал, что сделает все возможное, чтобы доказать мне, что хочет сохранить наши отношения. Но когда я спросила, что конкретно он имеет в виду, он не смог ответить. «Ну может, семейная терапия?» – произнес он, гадая, то ли это, что я хочу услышать. Он поклялся, что между ними не было физической близости, что он понимал, как нечестно поступил, и хотел узнать, почему, с моей точки зрения, он лжет и уворачивается. «Честное слово, детка, я так тебя люблю, я был скотиной, я знаю. Но я докажу тебе. Ты увидишь. Я все исправлю».
Тревога не покидала меня, однако я решила выждать несколько недель, чтобы посмотреть, как я себя почувствую дальше, прежде чем принимать эмоциональные решения. Через две недели с тех пор, как я узнала о Берни, Гэйб мылся под душем, и его мобильник, лежавший на обеденном столе, громко завибрировал. Все во мне оборвалось. А если это женщина?
Неужели так будет всегда? Целая жизнь стрессов и ям под ногами, необходимость постоянно быть настороже, ожидая очередной беды? Может, мне просто нужно время, чтобы успокоиться? Да, верно. Время – лучший лекарь.
Я только что приготовила обед и накрыла на стол. Мобильный вновь завибрировал, и Линус залился лаем. Это из клиники наверняка. Пойди и посмотри, ты, трусливая кошка! Открой глаза! Так я и знала. Я немедленно ответила на звонок Берни.
– Я думала, что он сказал вам, что все кончено, что вы больше не общаетесь, а он пытается наладить нашу семейную жизнь.
Ответом мне стало молчание, и какое-то мгновение я опасалась, что это не она. А вдруг я ошиблась, и звонят из клиники? Но затем я услышала ее презрительно-спокойный голос:
– Видите ли, Стефани, мне он сказал совсем другое. Он сказал, что вы разошлись уже много месяцев назад, но вы просто не желаете взглянуть в лицо ситуации. – Ага, ситуации в виде лапши с томатным соусом, томящейся на сковороде, ведь мы как раз собирались пообедать, черт побери!
– Что, правда так и сказал? Он ведь сейчас здесь, вам это ясно. Не очень-то похоже на то, что мы расстались, правда? – Но я ей поверила.
Едва задав свой вопрос, я уже знала: в ответ прозвучит правда.
– Ну, он сказал, что в вашей квартире осталась его одежда, и поэтому ему приходится заходить к вам. А вы просто не желаете примириться с разрывом.
Меня затрясло.
– Гэйб – прирожденный лжец, – через силу проговорила я. – Здесь он рассказывает о том, как любит меня, как хочет сохранить наш союз и не желает поддерживать с вами никаких отношений. Он объяснил мне, что ему нравилось проводить с вами время, потому что вы водили его на важные приемы. Он пользовался вашими связями, но вы слишком ревнивы. Он сказал, что мне надо радоваться, что он именно с вами встречался, потому что вы дергались всякий раз, когда он с кем-нибудь заговаривал.
