Кавлис шагнул навстречу.
— Здравствуйте, Евсей Михайлович! — приветствовал он еврея. — Узнали меня?
— Боже правый... — Евсей на секунду прикрыл глаза. — Все не так... Нет, все не так. Вы все испортили, Коля, я представлял нашу встречу совсем иначе. Я должен был спокойно идти по тротуару, а вы — окликнуть меня, пригвоздить к месту приветствием. А сейчас я даже не вздрогнул. Здравствуйте, Коля!
Нисколько не рисуясь, Кришталь приблизился к Кавлису и тепло обнял его.
— Рад, рад вас видеть, молодой человек. — Он отстранился, покачивая седой головой и продолжая сжимать руку Кавлиса. — Но что же вы один? А где ваши друзья? Где тот симпатичный голубоглазый парень, которого однажды вы рискнули назвать моим другом?
Николай выдержал короткую паузу.
— Он погиб, Евсей Михайлович.
Плечи Евсея опустились. Он с минуту молчал, глядя себе под ноги. Наконец поднял глаза на собеседника.
— Там? — спросил он, кивнув головой в сторону.
— Да, — ответил Кавлис.
— А остальные ребята?
— Вернулись только четверо.
— Да, — еще раз вздохнул Евсей. — Я предчувствовал это. Вы даже не представляете себе, Коля, с каким тяжелым сердцем я возвращался из Таджикистана. Мне справедливо казалось, что я бросаю вас. Но помочь я уже ничем не мог.
— Вы очень много сделали для нас, мы всегда помним об этом.
— Да, да. — Евсей встрепенулся. — Ну что же мы стоим на улице?.. Ну-ка, молодой человек, пойдемте со мной, посмотрите, как влачит свое жалкое существование заслуженный пенсионер Кришталь. Кивните вон тому влюбленному математику, что сидит в машине, — и пойдем. Если мне не изменяет память, он имел удовольствие видеть вас в горах Таджикистана.
— Одну минуту. — Кавлис оставил Евсея и подошел к машине. Шура к этому времени выпустил баранку из рук и вышел навстречу.
Они поздоровались. Кавлис стоял к Евсею боком, старый еврей смотрел на него, то и дело качая головой. Он не спросил Николая, освободили ли они своего командира из плена, — зачем это? — и так ясно, что да. Иначе остались бы все там, на чужой земле, под чужим небом, неродными звездами, бледной луной; в тот раз, словно предчувствуя беду, луна исходила мертвенным светом, открыто освещая губительную для русских парней землю.
Евсей не лицемерил, на душе у него действительно было скверно. И потом несвойственно для себя он долго переживал за ребят. Но больше от неизвестности: живы ли они? все ли?
Сейчас ему тоже нелегко, но все же чуть полегче; он увидел Николая, узнал, что не все сгинули в проклятых горах... Но того парня жаль. Еще тогда Евсею показалось, что смотрит он в глаза покойника, живого покойника, видит его улыбку, слышит беззаботный голос. Но внутри уже было все напряжено. Жутко, несправедливо. Ох, как несправедливо.
Подошел Кавлис, в его голосе Евсей уловил извиняющиеся ноты. Да и в глазах застыло то же выражение.
— Евсей Михайлович, вы уж извините меня, но я к вам по делу.
— Это все дома, дома, — торопливо ответил Кришталь. — Ступайте за мной.
Обстановка в доме Кришталя оказалась роскошной, как и представлял себе Кавлис. Гостиная бывшего торговца оружием была обставлена модерновой светлой импортной мебелью, пара кожаных кресел необычного оливкового цвета, диван; драпировка стен выглядела несколько темнее мебели. Воздух казался стерильным, пройдя через кондиционированную сплит-систему, которая поглощала табачный дым и убивала микробы. Николай довольно долго и с некоторым недоумением рассматривал старомодную рукодельную «дорожку», протянувшуюся вдоль дивана. Он не очень хорошо знал Евсея, но предположил, что, возможно, «дорожка» была дорога ему как память о маме или бабушке.
Несвойственно для себя Кришталь суетился, торопливо заварил крепкий чай, нарезал лимон, поставил на стол конфеты, забыл бросить гостю обычное: «Вы уже кушали?»
— Вы не женаты? — спросил Николай. — Один живете?
— Один, — несколько недовольно ответил Кришталь на прямолинейный вопрос гостя. — Посмотрите на меня, на то, что вас окружает, и представьте какую-нибудь Цилю. Или тетю Цилю — как вам удобнее. Потом представьте меня в спальне. Я хочу кофе или чего-то другого. Я кричу с кровати: «Циля! Циля!» Входит Циля с заспанным дородным лицом и веником в руке. Под цветастым халатом Цили красиво колышется загадочный живот с выпуклым пупком, на него легко ниспадают две такие же таинственные груди. В сонных глазах Цили восторг, в открытое окно врывается бытовой шум. Я снова взываю к ней: «Циля! Циля!» Она стоит, как дура, и не понимает, чего я хочу от нее, открывает рот. Я хочу жить, поэтому стараюсь не дышать. Глядя на нее больше двух секунд, я теряю терпение и дар речи, закатываю глаза, заламываю руки. Циле больно, она кричит. Я вторю ей. Наш вой подхватывает домашняя собака, домашняя кошка в ужасе бросается в открытое окно. И весь этот кошмар называется семейной жизнью. Знаете, Коля, это раньше я был романтиком, мог ночами сидеть с девушкой на берегу реки, читая ей стихи. Я еще не старый, иногда меня тянет с девушкой на берег, но стихов я ей, поверьте, не читаю. И что я могу прочесть? Разве что собственного сочинения: «Луна такая круглая, как дура. А ты такая умная, как утка». Это мое последнее произведение: «Внезапная догадка Кришталя». Запишите.
Евсей пододвинул гостю чашку с чаем, ответил на его благодарный кивок и перешел на деловой тон:
— Как и любой еврей, я не люблю давать — в основном я предпочитаю брать. Посему, не отступая от физиолого-национального кредо, спрошу у вас так: «Что там у вас, Коля? Давайте».
Кавлис рассмеялся.
— Я знаю и другое, — сказал он. — У вас есть еще одно правило: не оказывать помощи.
— Это одно и то же. Однако, мне помнится, вы разбили мое правило. Так что не будем дуть на пропеллеры, все равно не взлетим. Я вижу, — сообщил Евсей, бросив на собеседника проницательный взгляд, — вы несколько стеснены. Расслабьтесь, со мной можно говорить открыто, как в землях Палестины. Итак, вам снова понадобилась помощь старого человека. Принимая во внимание ваш визит, открытые намеки, нетрудно догадаться, что вы опять заинтересовались оружием. Кстати, вы в каком звании?
— Майор.
— Я — ефрейтор. Так вот, я спрошу у вас, как старший по возрасту: на кой черт вы снова лезете в драку? Вам мало пятерых ребят, которых вы потеряли?
— Евсей Михайлович...
Прерывая гостя на полуслове, хозяин поднял руку и наставительно произнес:
— Когда вы уйдете от меня, посмотрите на номер дома и хорошенько запомните его: на сей раз вы обратились не по адресу. Но не потому, что я не хочу вам помогать, а потому, что мне больше по нраву была майка с номером десять на спине — вы сами определили меня десятым номером отряда. А сейчас, я уверен, вы скажете мне, что я — номер пять. Я не хочу понижения, Коля, мне гораздо приятнее видеть вас в вертикальном положении. А я буду мучиться потому, что, окажи я вам очередную услугу, останусь один. И что тогда? Да, у меня есть оружие — на всякий случай, но я не умею стрелять, не умею командовать. Допустим, я помогу вам, потом буду ждать от вас вестей. И вы обязательно явитесь. Обратите внимание на последнее слово. Вы не придете, как сейчас, а именно явитесь, спуститесь с небес и скажете: «Здравствуйте, Евсей Михайлович! Узнаете меня?» — «Господи!» — скажу я. И потеряю дар речи. А вы добавите: «Нам нужна ваша помощь». И заберете меня с собой. Именно так оно и случится, поверьте мне. Одним словом, я больше не хочу вам помогать только по одной причине: я хочу и всегда рад видеть вас живым, так вы мне больше симпатичны. И последнее. Хотите — верьте мне, Коля, хотите — нет, но вместе с вами я прожил лучший кусок своей жизни.
