– Что? – спросила она, цепляясь за стол, как карикатурный пьянчужка цепляется за фонарный столб.
Она не пьянчужка! Она просто немного выпила, всего полбутылки. Вон, Панкратов тоже пил, и трезв, как стеклышко. А что это он на нее так смотрит?
– А что это ты на меня так смотришь? – спросила Алиса и покачнулась.
Он молчал долго, смотрел на нее и улыбался этой своей фирменной кривоватой усмешкой. Если бы она была чуть более… устойчивой, если бы могла отлепиться от стола без риска, грохнуться на пол, она бы обязательно ушла, не стала бы ни за что терпеть этот наглый взгляд.
– Ты напилась, – сообщил Клим, как ей показалось, с тихим злорадством.
– Я не напилась! – Алиса упрямо тряхнула головой – кухня закачалась. – Я просто устала, – сказала она, когда мир приобрел относительную устойчивость.
– Нет, госпожа Волкова, ты напилась, – повторил Панкратов, теперь уже с нежностью.
Спорить с ним не было сил. Алиса возмущенно фыркнула, осторожно убрала одну руку, потом другую. Ну вот, и не нужна ей никакая поддержка! Она – самостоятельная женщина, эта… как ее… бизнес-леди!
Дом и мебель оказались коварнее, чем она думала. Стоило только разжать пальцы, и стол тут же отпрыгнул в сторону, а пол ушел из-под ног. Алиса упала, но не на твердые керамические плиты, а в крепкие, пахнущие коньяком и чуть-чуть дымом объятья.
– Я же говорил, что ты пьяная, – послышалось над ухом.
Огрызаться и сопротивляться не хотелось. Тем более что она, наконец-то, приобрела относительную устойчивость. Алиса посмотрела в насмешливые серые глаза и улыбнулась.
Да, она пьяная! А какой спрос с пьяной женщины? Можно стоять вот так, близко-близко, целую вечность, рассматривать его лицо и нахально улыбаться. А еще можно коснуться губами самого краешка этой кривой усмешки, попробовать разгладить упрямую складку в уголке рта, попробовать на вкус…
…Ох, черт! Это же нечестная игра! Это же удар под дых! Не в его правилах – соблазнять пьяных женщин…
О чем он? Это не женщина, это – Алиса Волкова, коварная и опасная, как стая пираний! Сейчас самым разумным решением было бы вызвать такси, дать водителю столько денег, чтобы хватило доехать до Камчатки, и забыть о ней, как о страшном сне. Он бы так и сделал, если бы она его не поцеловала.
Вообще-то, это не был стопроцентный поцелуй. Так, едва ощутимое касание губ. От нее пахло коньяком и немного дымом. И от этой гремучей смеси Клим сошел с ума.
Десять лет назад он хотел узнать, какой она станет, когда весь ее скрытый потенциал выплеснется наружу… У него появилась такая возможность. Она сама ему дала ее, призрачным поцелуем разбудила в нем первобытного человека, в общем, спровоцировала. И плевать на принципы и на то, что она его личный враг, и на то, что завтра будет больно и тошно, как после тяжелейшего похмелья.
Завтра нет. Есть сейчас! Есть женщина, заклеймившая его на всю оставшуюся жизнь своим полупоцелуем, сорвавшая кожу с ладоней, пытаясь вытащить его из огня, пахнущая коньяком и немного дымом. И есть он, готовый на все, чтобы узнать, как там поживает впадинка в основании ее шеи и клеймо в виде трилистника, что с ними стало за десять долгих лет…
Он узнал все, что хотел узнать, и даже больше. Узнал и горько пожалел о десяти годах, потраченных на других женщин. И она тоже пожалела, он видел отголоски этого сожаления в ее расширившихся зрачках. Она вычерчивала слово «жаль» ногтями на его спине и до крови закусывала губы, чтобы не сказать это вслух.
Это игра не по правилам. Это удар под дых! Они оба теперь знают правду, и они – заклятые враги… Если бы можно было разделить жизнь на две части: днем они враги, а ночью – любовники…
Алиса уснула под утро. Положила забинтованные ладошки под щеку и уснула. А он не смог. Смог лишь усесться на веранде, курить сигарету за сигаретой и ждать рассвета…
* * *
Открывать глаза было страшно, казалось, что от солнечного света голова заболит еще сильнее. Хотя куда уж сильнее… Господи, зачем она вчера так напилась?! Алиса приоткрыла один глаз – оказывается, все не так страшно, шторы на окне плотно занавешены, в комнате полумрак, можно открывать второй глаз…
Панкратова в спальне не было. Сбежал.
Она его понимала, она и сама собиралась сбежать.
Зря они… Теперь будет во сто крат тяжелее жить. И ведь нужно еще где-то найти силы на ненависть, чтобы все было, как раньше – ясно и понятно.
Надо сходить к Зинон, покаяться в своем грехе. Зинон всегда могла ее утешить, одним только взглядом. Что же она так долго не возвращается? Скоро два месяца, как ушла…
А все из-за Панкратова! Если бы он уступил им магазин на Кутузовском, как она просила, у Зинон появился бы стимул. Алиса села, сжала виски руками. Вот она и вернулась, ее подружка-ненависть, и ждать долго не пришлось…
Панкратов нашелся в кухне. Он сидел за столом, вертел в руках разделочный нож. Тоже раскаивается? Может, решил исправить ошибку радикально: сначала ей кинжал в сердце, потом себе по венам…
– Как спалось? – спросил он, не оборачиваясь.
– Нормально, – сказала она, поежившись: из распахнутого настежь окна тянуло утренней прохладой.
– Есть будешь?
– Нет.
– Ясно.
– Новости смотрел?
– Двадцать четыре человека.
Она сжала кулаки, обожженные ладони отозвались болью. Они с Панкратовым – везунчики, им удалось выжить.
– Мне нужно домой.
– Я вызову такси. – Он так и не обернулся.
– Мое платье порвано.
– Что ты предлагаешь?
– Это ты его порвал, – сказала Алиса с нажимом.
Панкратов резко встал, ухватил ее за рукав, потащил вверх по лестнице, втолкнул в одну из комнат, распахнул шкаф, рявкнул:
– Выбирай!
Шкаф был забит женской одеждой.
– Это ее вещи? – Алиса не хотела спрашивать, но все равно спросила.
– Это вещи моей матери, – отчеканил он. – Переодевайся, я пошел вызывать такси.
Рыться в чужих вещах не хотелось, Алиса, не глядя, выбрала джинсы и хлопковый свитерок. Одежда была ей чуть великовата, но это такие мелочи…
Панкратова в доме не оказалось. Дверь, ведущая во двор, была распахнута. Алиса вышла на крыльцо, осмотрелась. Клим стоял у бассейна, смотрел на воду и курил. Алиса нервно поежилась: бассейн навевал неприятные воспоминания. Она ведь так и не научилась плавать. После того случая десятилетней давности она панически боялась воды. Зинон сначала пыталась бороться с этой ее фобией, а потом махнула рукой, заявила, что каждый человек имеет право на свою персональную дурь.
– Такси скоро будет. – Клим встретил ее появление рассеянным взглядом.
